Валерий Рощенко - Матросские рассказы

Сивашов выводит меня на мыс, где причалы составляют прямой угол. Здесь кормой к берегу стоит четырехтрюмный пароход с красивой обтекаемой надстройкой. «СВЕТЛОГОРСК» – читаю на корме. Чуть ниже порт приписки: «ВЛАДИВОСТОК». На палубе – веселый перестук молотков, как в кузнечном цеху. Матросы обивают ржавчину в ватервейсах. Вахтенный у трапа, как медведь, закутанный до бровей в тулуп, останавливает нас:

– Куда, орлы?

– К третьему штурману. Он на вахте!

– Щас вызову! Не торопись.

Матрос нажимает кнопку звонка, через пару минут на кормовом переходном мостике появляется знакомая коренастая фигура, облаченная в форменную куртку с двумя золотыми лычками на погончиках. Соха по-хозяйски машет вахтенному матросу:

– Пропусти, Пятаков! Свои!

Мы с Моцартом поднимается на мостик.

– Привет, Соха!

– Салют, бичи!

Рукопожатия. Толчки. Объятия.

– Прошу ко мне в каюту, господа-офицеры!

Соха респектабелен, как англичанин.

– Падайте в кресла, парни! Я – на минуту! С чифом меню сочиняем на завтра.

В каюте тепло, по радио звучит ноктюрн “Ветерок в пустыне”. За иллюминатором, точно атомный взрыв – ослепительное сияние противоположного берега Золотого Рога, сверкающего стеклами бесчисленных окон.

Через полчаса Соха возвращается. Бравируя, кидает в шкаф куртку с золотыми погонами.

– Не привык еще к этой шкуре! – плюхается на диван. – Да, парни, насчет пароходов! Имейте в виду, на первом месте стоят «жирафы» голландской постройки, типа моего “Светлогорска”. На втором – немцы. У них мореходные качества хорошие и рейсы в Австралию, в Антарктику за китовым мясом. Одно неудобство – каюты. Топорная работа!.. Конечно, мне жаль парни, что вам придется побичевать месяц-другой, но ничего не поделаешь. Поздно приехали. Настанет время, и вы получите лайнеры не хуже моего. Но если предложат “Умбу” или “Кильдин”, ни за что не соглашайтесь – каботажка!.. Ну, что, коллеги, куда выгребаем сегодня?

Моцарт деланно прибедняется:

– Мы не здешние, не старожилы, как некоторые! Не знаем даже, что такое «жирафы».

Конечно, мы знаем: так называют производственные базы-рефрижераторы.

– Ладно, – Сохов снисходительно берет власть с свои руки. – Выгребаем в “Золотой Рог” – самый фешенебельный кабак на Дальнем Востоке. С меня причитается, как со старожила – чего уж там!

Он облачается в партикулярный костюм, повязывает яркий галстук и умывется одеколоном “Шипр”.

– Все, парни! Я готов!

Такое впечатление, что Сохов родился здесь, в Приморье. Но это обманчивое впечатление. Он вырос на Дону, среди серебристых ковылей и шелеста тополей-белолисток. Возможно, из детского баловства на донских плесах и зародилась в человеке мечта о больших пароходах, дальних морях и странах.

– По пути надо заглянуть на “Ительмен”, – напоминаю я. – Мне тоже требуется сменить «моральный» облик.

– Правильно! – поддерживает Моцарт. – Заодно выудим на свет божий любителя приключенческой литературы Геночку Никишина.

Это наш четвертый однокашник.

Уединившись в номере, то бишь в каюте плавгостиницы, он поглощает страницу за страницей из Станислава Лема. Нашему приходу Геночка даже не особенно рад. Но Соха делает ему “козью рожу”, заставляет надеть белую рубашку и отыскать в ботинке галстук. Я тоже распаковываю чемодан, меняю дорожный наряд на более цивильный.

За проходной порта с якорями Холла мы падаем в таксомотор, который через несколько минут выстреливает нас прямо в подъезд знаменитого ресторана. На вывеске потускневшее золото старославянской вязи – “ ЗОЛОТОЙ РОГ ”.

Вот она – древняя цитадель великосветских балов, где когда-то разбрасывались самородками и ассигнациями сибирские золотоискатели, где устраивали попойки вылощенные белогвардейцы, потеряв надежды на восстановление монархии в Российской империи, где бряцали саблями японские интервенты, а позже визжали и стонали разнузданные приблатнённые вечеринки нэпа.

Сумрачный зал с задвинутыми бархатными шторами. Теперь здесь царствует современное общество: кто-то справляет свадьбы, кто-то отмечает дни рождения, китобойцы и краболовы празднуют возвращение с промысла; а нам надо «обмыть» пароход Сохи и мой прилёт, а в общем – отметить начало трудовой биографии.

– О тэмпора, о морэ! – роняю я.

– Так точно! Новые времена, новые праздники! – переводит с латинского Соха. – Вот тут нам будет в масть. Такой обзор!

Он выбирает столик у задрапированного окна. Официантка не заставляет себя ждать. На эстраду, откуда ни возьмись, выпархивает воздушное создание в платьеце выше “сельсовета” с аппетитными мясистыми коленками. Добродушным баском, копируя Эдиту Пьеху, создание заводит шлягер прошлого лета: