Валерий Рощенко - Романс с голубоглазой Эстонией

Лев Каганович, несмотря на свою тяжеловесность, резво вскочил:

– А вы что, вправе запретить?

– Та! Несанкцонирофанный митинг запресяется! Все снают это, курат!

– А это вовсе не митинг, – Лев Каганович высокомерно усмехнулся, кривя малиновые губы. – Протокол не ведётся, никакой резолюции не принимается. Так что можете быть спокойны, дорогой страж порядка!

– Тогта зачем стесь собиралься столько лютей? – не успокаивается деревенский детектив.

– Значит, людям захотелось поговорить за жизнь или о новостях спорта. Может – в шахматишки перекинуться. Это тоже запрещено?

– Я снаю, какой шахматиски вы стесь играль! – отдувается старик-милиционер, снимая фуражку.

– Значит, и у эстонцев есть свой унтер-Пришибеев!.. Не знал! – откровенно издевается Каганович. – По-вашему, русскоязычное население в Эстонии лишено всяческих прав?! – Он явно желал бы спровоцировать милиционера на необдуманный поступок. – Давайте-ка спросим, например, у этого морского офицера, – лидер Интердвижения, кивает в мою сторону. – Он подтвердит мои слова!

Все головы поворачиваются в мою сторону. Ретироваться позно. Сзади стоит Урхо.

– Все правильно, – говорю я в воцарившейся тишине, – если не считать, что термин «русскоязычное население» выбран неудачно. Эстонцы давно – от мала до велика – выучили русский язык и тоже могут считаться русскоязычным населением. Абракадабра получается, товарищ лидер!..

Лев Каганович открывает красный рот, не зная, чем возразить.

– Как… это понимать, товарищ капитан-лейтенант? – тягуче выдыхает он.

– В прямом смысле. Ошибки в терминологии ведут к краху всего предприятия. Так что, ваше Интердвижение априори обречено.

– Что вы такое говорите? – бубнит Каганович. – С чьей подачи этот текст?

– В общем-то, это не я говорю. Наблюдение принадлежит Конфуцию.

– Ах, этим Конфуцием ещё моя бабушка аргументровала! – парирует лидер, изучая меня взглядом. – Поконкретнее-то у вас ничего нет!

– Изречение вами любимого Ленина: «Самое большое завоевание социализма – право наций на самоопределение»! Как оно вам?

Лев Каганович, подрагивая губами, ищет, что сказать; в эту минуту он смахивает на жирного сома, глотающего воздух. Милиционер, глядя на него, устало усмехается, надевает фуражку.

Лидер Интредвижения сжимает губы в нитку. Нитка получается довольно толстая.

– А ещё офицер Советской Армии! – цедит он, проходя мимо меня и уничтожая взглядом. – Защитник отечества, называется!.. – Найдя , что этого не достаточно, резко оборачивается, зло кидает: – Посмотрим, что они сделают с тобой, когда откачнуться от Союза! Первого повесят на том дубу!.. Идёмте, Раиса Михайловна! – призывает он полную секретаршу и тихо роняет в мою сторону: – Преда-атель!..

Из-за шахматного столика поднимается чернобровая смуглянка с морковными губами. На ней дорогое заграничное платье, наверно, муж ходит в загранку. Проходя мимо, она спрашивает у меня с коварной женской проницательностью:

– Значит, уже кого-то защищаем, капитан?!.. Жену, детей?..

Лидеры Интердвижения идут к стоянке автомашин, садятся в «Москвич-412». С ними еще двое – мужчина и женщина. «Москвич», погазовав вхолостую, отчаливает.

Милиционер садится на лавку, снимает фуражку. Затем подаёт мне мягкую руку.

– Вы все правильно говориль, молотой человек! Я так не умел…

Я расставляю фигуры.

– Может быть партейку?

– Нох, не могу, слузба! – деревенский детектив надевает фуражку. – Тругой рас. Вот вам уже есть партнер, – кивает он на подходящего к веранде Урхо. – Бальсой сахматист, гроссмейстер!..

Урхо, слышавший всю перепалку мою с Кагановичем, мной не восторгается, как милиционер:

– Ну, что, капитан? Всыпал вам жару лидер Интредвижения?!.. – он садится на своё привычное место. – Вашей гипотезе на счет свободной Эстонии шах и «вилка» на королевском фланге!..

– Зато мы с вами не в цейтноте, как они!..

К моему удивлению, Вийви, узнав о митинге у шахматной веранды, как и Урхо, настраивается на скептический лад:

– Мои глаза никогда не увидят «белого парохода», – роняет она грустно. – Наши мужчины не способны сделать Эстонию свободной. Только – петь об этом на Певческом поле…

– Напрасно ты о них такого мнения…

– Оставим эту политику в такой чудесный вечер! – просит она. – Вечно она путается под ногами, мешает всему и всем…

– Без неё тоже нельзя.

– Можно… хотя бы в любви!.. – выдвхвет она и, смущаясь, опускает глаза, потом сразу же вскидывает: – Сегодня на пляже два матроса говорили за мой спиной: «эх, эти эстоночки – сладкие лебёдушки, одну б ночку – и помирать не жалко!» Наверно хотели оскорбить меня?..