Анатолий Ярмолюк - Подполковник танцует один

– Ай, мадам! – возразил Моня. – Для чего вы произнесли такое ужасное и легкомысленное слово? Кто в этом мире кого понимает? Я – не понимаю вас, вы – не понимаете меня, они – не понимают друг друга… Так мы и живем в этом мире – никем не понятые…

– Это, наверно, потому, что мы не стремимся никого понять, – сказала женщина. – А если, допустим, вы мне скажете, отчего ваше заведение называется «Грустный Ангел», то, может, я вас и пойму. Хоть чуть-чуть…

– Ох, мадам, мадам! – покачал головой Моня Мендельсон. – Сейчас вы сказали еще одно ужасное и легкомысленное слово! Вы уже сказали очень много ужасных и легкомысленных слов! Для чего вам – понимать меня, а мне – вас? Вы, вероятно, никогда не задавались вопросом, что оно такое – понять другого человека. Ну, так если вы желаете, то я вам скажу. Это означает прикоснуться к душе того человека, которого вы вознамерились понять. Прикоснуться к чужой душе! Ай, мадам, мадам!.. Нет ничего страшней под этими небесами, чем человеческая душа! Уж я знаю… Или, может, вы воображаете, что в той душе, к которой вы вознамерились прикоснуться, произрастают нежные и удивительные цветы незабудки? Напрасно вы так думаете, мадам! В человеческих душах произрастает зелье совсем другого рода… Приворотное, погибельное зелье! Вначале тем зельем вы будете очарованы, а затем – оно вас погубит… Уж будьте в том уверены! Ай, как же вы опрометчивы и беспечны, мадам!..

– И все же, – усмехнулась женщина, – почему ваше заведение называется «Грустный Ангел»?

– Ну, мадам, здесь все предельно просто, – покривился Моня Мендельсон. – Или, может, вы думаете, что явись небесный Ангел на эту землю, он не приобрел бы для себя печали и грусти? Может, вы думаете, что он приобрел бы здесь легкую и светлую радость?

– Нет, не думаю, – после молчания сказала женщина.

– Вот вы и ответили на свой же собственный вопрос, – еще раз покривился Моня Мендельсон. – А заодно помогли мне составить о вас представление. Беглое и поверхностное, без прикосновения к вашей душе, – но этого мне и не надобно. А ежели вы соизволите стать завсегдатаем моего скромного заведения, то я этому буду только рад. И больше мне нечего вам сказать, ибо – что может сказать человек, у которого нет ни прошлого, ни настоящего?

– Спасибо, – сказала женщина и отошла от Мони.

Все столики в заведении были заняты – разумеется, кроме того, за которым сидел Подполковник. К этому-то столику и подошла женщина. И – молча уселась напротив Подполковника. И уже не шелест, а просто-таки ропот удивления пронесся по заведению. Потому что – никто не мог предположить, как поведет себя Подполковник при таком самоуправстве незнакомой женщины.

Но Подполковник, можно сказать, не повел себя никак. Он лишь на миг оторвался от созерцания тьмы за окном, коротко взглянул на женщину, и вновь уставился в окно. К окну, возникая из тьмы, льнули пятипалые золотые листья и, влекомые дождем, стекали вниз, чтобы там погибнуть.

– Как красиво, – сказала женщина. – Желтые листья на черном стекле… Будто золотые пятикрылые бабочки из какого-то неведомого мира. Летят и летят… И – погибают. Летят, чтобы погибнуть…

Подполковник вновь взглянул на женщину – и даже на миг задержал на ней взгляд. И – вновь стал смотреть в окно.

– Я, наверно, вам мешаю, – сказала женщина. – Но места за всеми столиками заняты, и мне некуда было сесть… Я все-таки вам мешаю? Тогда скажите, и я уйду…

На столе у Подполковника стояла бутылка с водкой и тарелка с синим виноградом. И – три стакана. Подполковник всегда требовал, чтобы у него на столе была бутылка водки, синий виноград и три стакана. Хотя – отчего виноград обязан быть именно синим, и для чего Подполковнику были нужны три стакана, никто в заведении не знал. Не знал этого, может быть, даже сам Подполковник. А просто – на столе у него всегда стояли три стакана и тарелка с синим виноградом… И вот сейчас Подполковник налил водки во все стаканы, один стакан взял себе, а другой – не глядя придвинул к женщине. И снова стал смотреть в окно.

– Спасибо, – сказала женщина. – А только я не пью водки. Когда-то – пила. Но – уже давно не пью. Мне кажется, что водка – самое бессмысленное и жестокое изобретение. Все в ней ищут забвения, но она не дает забвения. Водка – это великий обманщик…

Подполковник опять коротко взглянул на женщину, а затем стал смотреть на три стакана с водкой – на свой, на тот, который он придвинул к женщине и еще – на третий. А затем – Подполковник отставил свой стакан и стал смотреть уже не в окно, а куда-то в пространство. И – один раз оскалился своей страшной, рассеянной усмешкой…