А Боян:
– Мое, – кричит. – Потому, сказ’вали, робятенок-то всё про всё, мол, ведает, видит наскрозь, мол, кажного!
А отец:
– «От антихристы, а? Ну чистый вертеп! – И пузо крестить кинулся.
А знахарь:
– Так пошто ж ты, святой отче, в вертепе-т сидишь? Ступай отсель на все четыре стороны!
А отец:
– И ты антихресть! Не гляди что православного обличия! – А сам на Хведосью во все очи глядит, ин облиз’вается, д“ слюну заглат’вает, потому она, Хведосья-то что удумала: сронила крошечку промеж грудей и наминает их, бесстужая, что шаньги пышные! А дядь Коля, песий ты сын, мигает глазом своим масляным: позволь, мол, подмогну, суседушка, – и тянет ручищу-т к прелестям Хведосьиным! „От ить место срамное, прости Господи! – Пойдем отсюд’ва, мат’шка, неча нам, божьим люд я м, тут более делати! – Неча, к а ко же: понаелся, что бык на шее-т Прох’ровой, – а тому спозорань сызнова на зар’боток, потому горбатиться!
А попадья:
– Ты ступай, отец, не задярживаю, а я туточко посижу чуток.
Отец язычино-то и прикусил до сукрови, потому куды кинешься…
А ц ы ган одно д» потому: кажи, мол, д» кажи робятенка ему. А Прохор: рожна, мол, а не робятенка тобе, на-кося, мол, выкуси! А с тобой, мол, подлая, – эт» Анисье-то, – опосл я потолкуем с глаз на глаз. А сам на ц ы гана к и дается, а там кулачище-то с добрый пуд д» ишшо пухом рыжим ровнешенько оброс, что щетиною, – ну чисто лапа звериная! Получишь промеж глаз – сейчас кровушкой-т и умоешься. Д» толь ц ы ган-то – на то он и ц ы ган: такова порода ихная, таков закон – не будь дурак: покуд’ва Прошка кулачищем-т размахавал, от кулачища того и отворотил личность свою – так сейчас, сказ’вали, пух тот рыжий в аккурат припечатал харю знахарю, что печатью кой. Знахарь на Прохора, Прохор в раж вошел, потому и отцу досталось, и дядь Коле Гужеву… Страсть одна! А девки-т Гужевы: Устинья-т д» с Аксиньею – увидали, что у знахаря харя-то расплылась, что млин по сковороде, – сейчас на Прохора: убивец, мол! А тут дядь Коля ишшо поднач’вает: поддай, мол, ему, – потому девки-т: там что кровушка с молоком, силищу-т девать некуды! А отец Онуфрий-то, больно ты нужон кому, толь пузо и пер’крещивает д» в рясу с бородищей и ушел, как есть, потому лик свой, слышь, бережет от кулачища-т от Прошкина: завтрева-т читать пастве с клироса, «от он и морду-т и отворач’вает. А покуд’ва Прохор-т сам разошелся ровно легкая в горшке, Анисья-т что удумала, потому матерь, как ни крути: робятенок-то пошто помалк’вает, нешто посыпохивает в эд’кой-т ереси? «От удумала д» сейчас к люльке и кинулась – пустым-пустёхонька люлька-т, толь и покач’вается туды-сюды…
– Скрали, ироды! – А сама то на отца на Онуфрия к и дается, то на попадьицу, то на знахаря, то на дядь Колю, то на девок Гужевых: Устинью д» с Аксиньею, то на баушку Рязаниху, то на Хведосью, то на Прасков е ю, – на Прохора, мужа р о дного, и то кинулась… Все как тут – одного цыгана и несть… И осела на земь, что куль пустой, толь и выдохнула…
А Рязаниха, повитуха ты старая, нет бы доброе что сказать: так тобе и надобно, г’рит, потому грозилась робятенка-т, мол, спровидить на тот свет! А отец бородищу-т с-под рясы выпростал:
– Антихристы! – кричит в крик д» перстом своим тычет куды не попадя, опосл я драки-то…
А Анисья к знахарю: подмогни, мол, Яков Митрич, отец родной, робятенка сыскать, что хошь, мол, требовай. А у того одно на уме нонече, потому к девким Гужевым: Устинье д“ с Аксиньею – жанихом жанихается, „от и мордуется: мало Прохор-т тобе поддал, харя ты нечистая!
А дядь Коля: а давай я, мол, подмогну, а, Анисьюшка? Взамуж за мене пойдешь тады?
А Хведосья надулась что мышь на крупу: толь приди топерича темной ноченькой…
А Анисья:
– Да ты-то сиди, толку от тебе чуть. – А сама волос на собе рвет, потому горе горькое…
А отец:
– В церкву ступай д» челом, мол, о б земь и бей, покуд’ва не простит Господь твою душеньку грешную. – Изрек, перстом ткнул – д» за порог, потому порода у их, у отцов, такова, таков закон: наставлять заблудших овец на путь на истиннай!
А попадьица поцаловала Анисью тихохонько, пер’крестила ей: не горюй, мол, сыщется робятенок-то, потому диковиннай! – и следом за отцом. А за ей, слышь, и дядь Коля, и знахарь, и баушка Рязаниха, и девки Гужевы: Устинья д» с Аксиньею, и Хведосья, и Прасков е я…
А Прохор опрокинул чар’чку, закусил чёренным хлебышком – д» на двор, лошедь взнуздывать: мол, хушь мое семя, хушь не мое, – а не возвернусь я без робятенка-то. Так и изрек, сказ’вали, д» кобылу стегнул, присвистнул – и был таков, толь его и видели.
Читать дальше