Татьяна Чурус: Баушкины сказки. Сборник рассказов

А девки Г у жевы – эт» Устинья которая д» с Аксиньею – сызнова на тятьку к и даются, приступают приступом: пошто, мол, на ночь глядя шастаешь невесть ид е ? Робятенка он пришел смотреть! Знаем мы, мол, твово робятенка!

А дядь Коля:

– Вырастил на свою-то голову! Глотку готов ы тятьке перегрызть! Так в девких, халды, и останетесь, потому взамуж эд’ких не берут!

А знахарь:

– А я, слышь, возьму!

А дядь Коля (ин руки чешутся, потому опостылели халды, никуды от их не кинешься):

– Так ить две их у мене: Устинья д» с Аксиньею! Нешто у вас, у знахарей, закон такой, что на двух девких зараз обжениваются?

А знахарь:

– На что мене две. У мене, мол, и брат имеется, потому в суседнем селе ворожит.

А дядь Коля:

– Эт» в Прыганке, что ль?

А знахарь: д» нет, мол, в Волчьей Гриве, мол.

А дядь Коля:

– Д» куды ж я ей на край свету спроважу нешто? Выкормил-выпоил – эвон шаньга что пышная! – д» по-за порог выставил? Можа, вам, знахарям, эд’к-то прописано, а нам, люд я м…

А девки Гужевы – Устинья что с Аксиньею – у тятьки словцо с уст сымают, что собак е вны как и : взамуж, мол, шибко хочем, хушь в хвост, хушь в гриву. А знахарь нам эт» уж больно глянется. А и то, знахарь-т хорош: там харя ин трескается, там рубаш’чка красная шелк о вая, там сапожк и сафьянные.

А дядь Коля мысалы-т утер: знатно сродниться-т со знахарем, потому сам черт ему брат. Д» ишшо, сказ’вали, сундук у его ин ломится от добра всяч’ского, а уж сколь деньжищ – там, сказ’вали невидимо!

А отец:

– Не стану венчать в церкве, – кричит, – антихреста! – Потому пред глазищами сундуки знахаревы!

А знахарь сам:

– Больно, мол, надобно. Мы и без тобе в Гриве окрутимся! – И сейчас по рукам с дядь Колей с Гужевым и ударили.

А дядь Коля:

– Слышь, – как тобе звать-величать, – а берешь-т которую? Две ить у мене девки, потому Устинья д» с Аксиньею.

А знахарь:

– А звать мене, мол, Як’вом Митричем, а беру я, мол, меньшуху которая, потому я меньшой, мол, брат промеж нами, братовьями-знахарями.

А дядь Коля:

– А что твой брат? Каков с лица-т?

А Яков Митрич:

– А таков, мол, что матерь р о дная нас не различит, потому волос в волос, голос в голос у ей уродилися. Имечко, и то одно…

А дядь Коля мысалы-т утер, потому с лица-т одно, а ну как в мошне пуст ы м-пуст о ?.. Д» куды топерича кинешься…

– Забирай, черт с тобой! Устинья, мол, подь сюды! – Потому Устинья-т меньш у ха-дочь. Устинья к ему, к тятьке, к дядь Коле к Гужеву, а там раскраснелась что, родимые матушки! А Рязаниха, повитуха ты старая:

– И привалило ж счастие нек’торым! А котор’му хлебать всю жизню горе горькое! Горько! – «От крикнула, а они, Устинья-т с Як’вом Митричем, со знахарем-т, сейчам и цалуются! Аксинья-т, слышь, толь и закусила губищу до сукрови, потому меньшуха-т вперед ей выскочила. А отец Онуфрий:

– Антихристы! Без венца цалуются!

А дядь Коля:

– И-и, ты-т помалкавай, праведник!

И пошли пить-гулять, толь дым столбом. И отец пьет-гуляет, потому сивуха не разбирает, кто пред ей, и попадья, и Анисья с Прохором, потому робятенок-т уторкался д» посыпохивает, и дядь Коля с девкими Гужевыми: Устиньей д» Аксиньею, и баушка Рязаниха, и знахарь сам – все гуляют, все хором пьют.

«От пьют собе, завей горе веревочкой, а толь хтой-то как в окны и стукнул тихохонько…

Ну, стукнул и стукнул, Анисья сейчас Прохора и торкнула по темени – Прохор и глянул в окно, а там темь кромешная, нешто к о го и высмотришь? «От он глядел-глядел, ин шары вылупил, покуд’ва хтой-то и не скажи по-человечьему: мол, мимо ишл а , дай, мол, думаю, загляну на чуток, потому, мол, пир на весь мир стоит, а я, мол, шибко до пиров охотница. А отец сейчас заслышал речи те медовые, что по мысалам мимо уст текут, ровно кол и заглотил осиновый, ин не колыхнется. А дядь Коля Гужев что вошь кой на гребешке вертится, ин зашелся весь от тех от словес от слад’стных.

А Прохор:

– Ну, заходи, коль не шуткуешь, суседушка. – Д» какие уж тут шутки, кады отец д» дядь Коля пропадают пропадом: до пиров она охотница! Вражина ты, разлучница! Попадья толь и сплюнула, а Прохор под белы под рученьки и содит Хведосью в аккурат промеж отцом Онуфрием и дядь Колей Гужевым – тех, слышь, сейчас что оглоблей оглоушило.

А Хведосья принарядилась, шалавая, точно девка на выданье: сережки те самые-т подковкими-т, д» на грудях брошка пчелкою – то ишшо Захар Архипыч пожал’вал, кады сватов засылал (а Хведосья, слышь, брошку-т взяла, а Архипычу шиш, «от баба ядреная!), на плечах шал’чка пуховенна – эт» иного жаниха приношеньице, отца-т Прошкина, Семен Прох’рыча, ныне хрыча старого, потому пьет что питушею, бесстужие его глаза (Анисья, слышь, и на порог его не пущает, сказ’вают). «От чар’чку откушала, Хведосьюшка-т, д» и сызнова патоку льет мимо отцовых уст: мимо, мол, случаем ишла, д» зайтить, мол, удумала, потому пошто не зайтить к добрым люд я м. И другую чар’чку откушала – а дядь Коля сейчас грибочек ей сопливенный: закуси, мол, Хведосьюшка, чем Бог, мол, послал. Потому, не ему послал-т, скареду – Прохору с Анисьею! Нахлебники чертовы! А та, Хведосья-т, закус’вает и не поп е рхнется – а робятенок сейчас в крик. Анисья титьку выпростала, а попадья на Хведосью что на вражину зыркнула: мимо она ишла, шалавая! Потому сейчас как отец-т с ей отполюбовничал, дядь Коля залег в постелю ишшо теплую, что в логово. Д» толь стали миндальничать, в окны стук: дядь Коля пыл и поджал, потому спужался, что то отец возвернулся, Онуфрий-т сам. Хведосья покуд’ва плат на плечь накинула, – Прасков е я как тут (эт» та Прасков е я, что шерсть шерстит по-за околицей, а про ту Прасков е ю, брюхатую, и сказ’вать неча, потому ну ей ко всем чертям, ей саму и мужа ейного: человеком ить был, а как под подол к Прасков е е-т с а мой глянул – каким дурнем и сделался, одно д» потому на уме). А толь Прасковея-т, шерст и тка-то, на Хведосью с порогу и к и дается: ид е , мол, сынка мов о укрыла р о дного, такая-сякая и матерь твоя разэд’кая! А дядь Коля Гужев – леший его дери – возьми д» с-под дерюжки, что Хведосья-т на его накинула, ногу свою пропастинную и выпростай. А Прасков е я: