Алексей Щуров - Дом пятидесяти двух карт. Мир Корпорации

Что будет дальше, Клер почему-то думать не хотелось.

Она с трудом встала и пошла к такси на стоянке, но тут ее осенило: сумочка в гримерке, а возвращаться туда не хотелось.

Клер медленно заковыляла по наледи к одному из многих узких проулков, словно сеть, расходящихся от театральной площади. Тупая боль в ноге понемногу давала о себе знать. Видно ушиб или вывих. Но придется идти по пустым улицам.

Нужно было выбраться на другой берег, но Клер привыкла разъезжать на машинах, и потому ей совсем было неинтересно, как найти нужную дорогу. А теперь она брела, куда глаза глядят, по темным и пустым улицам, дрожа от холода и стыда – вот кто-то возьмет и увидит ее такой.

Неизвестно, что помогло: то ли интуиция, то ли вид из окон как-то отложился в памяти, но проплутав часа два, Клер все же приближалась к мосту. Казалось, что еще немного – и она будет подниматься в старый город на том берегу.

Гав!

Гав-гав!

Гав-гав-гав!

Клер уже не понимала, откуда доносится лай. Собаки чудились ей повсюду. Наконец, ей в ногу уткнулся теплый мокрый нос, и тут Клер завопила от страха.

Лай смешался с рычанием, нарастающим, словно по команде – и стало ясно: больше ждать нельзя – разорвут. Она подхватила подол платья и хотела бежать, как вдруг мясной костюм полегчал, видимо, в половину юбки вцепились несколько собак и оторвали лакомый кусок. Часть стаи тут же набросилась на добычу, а Клер, забыв о боли в ноге, побежала веред – и если бы случайный прохожий проходил мимо, он бы увидел, как в свете желтых фонарей бежала темная тень с крысиной мордой, а за ней мчалась свора собак.

Ну, вот и он, мост. Клер повалилась на брусчатку. Она совсем выбилась из сил, и ей казалось, что она вот-вот умрет. Но собаки отстали. То ли испугались открытого пространства, то ли решили вернуться и сражаться с товарками за свою долю добычи – лай постепенно удалился.

Нога, должно быть, распухла. Клер не могла ступить на нее. Опираясь на перила пешеходной дорожки моста, прима потратила еще пару часов, чтобы перебраться через реку.

Дальше – еще не известно, сколько времени утекло, пока Клер приковыляла на вершину королевского холма и свернула влево от собора к особняку из известняка, – запертая дверь. Клер опустилась на ступени у входа. Ей уже было все равно – наверное, успели увидеть, сфотографировать, снимки попадут в газеты… Италия… Италия! О ней теперь можно забыть: Малефисент ждать не будет. Клер разразилась истерическим смехом без звука, каждое усилие болью отдавалось в горле. Ну да! Все – конец всему: голос-то потерян! Да и шоу, небось, было поставлено специально для этого. Все против нее. В мгновение ока разум Клер будто пронзила молния. С ней покончено – как с певицей. Но это ведь не конец. Она жива.

Клер приподняла крайний справа булыжник на нижней ступеньке. В выемке был ключ от дома. Ловко она придумала, пряча запасной от мужа. Скривившись от боли в ноге, она отперла дверь и вошла в темную прихожую.

Хохот. Похотливый хохот мужчины и женщины, направляющихся из гостиной наверх. Все, что угодно, но не в этом доме!

Клер сбросила с себя остатки отвратительного костюма. Скользкая, мокрая, продрогшая, она направилась в ванну, чтобы смыть последние следы ужасного вечера. Ей не было дела до того, что и с кем вытворяет Олаф.

Покончив с душем, Клер обрела некое подобие спокойствия. Облачившись в купальный халат, она вышла в спальню. С мужем Клер давно спала в разных комнатах.

Однако любопытство заставило ее покинуть комнату с фотоаппаратом в руках – миниатюрной камеры было вполне достаточно, чтобы зафиксировать факт супружеской измены. Открывая дверь, Клер обнаружила конверт. Значит, время фотосета ненадолго откладывается. Только почему-то рука дрожала, когда поднимала с неизвестное послание.

От нетерпения Клер разорвала конверт надвое, чудом не задев аккуратный, пахнущий сиренью, листок с машинописным текстом… Быстро пробежав глазами текст, прима рухнула на пол, закрыв лицо руками… стонать она не могла; а потом, резко выйдя из ступора, она схватила с ночного столика медную антикварную лампу и заковыляла в спальню к Олафу. Несколько ударов по голове любовницы – кажется, дело сделано. Но Клер не успокоилась. Видимо, намаявшись от трудов, Олаф храпел, как нажравшийся боров. С мыслью: «Дом снова мой!» – Клер решилась на операцию. Зуб взять было сложнее, а вот око – пожалуйста. Рев Олафа был таким громким, что Клер принялась отступать спиной к двустворчатому окну до пола, пока не сделала последний шаг, подвернув больную ногу…