Сергей Корнев - Гол последней надежды. Футбольная сказка, или Нефутбольная история про футбол

– Война, – тихо добавил Зайцев.

– Все войны от дьявола, – сказал Финисто, догадавшись, в чём дело. – И не важно из-за чего. Кто начинает войну, тот продаёт свою душу дьяволу.

– А где же Бог? Куда он-то смотрит? – встрепенулся Ряба. – У меня отец и брат погибли из-за таких вот, – и он с яростью показал пальцем на Балдинского.

– Я не виноват в их смерти, – процедил Балдинский, зашнуровывая бутсы и не поднимая головы.

Финисто снял майку.

– Нельзя Бога обвинять. Он даёт жизнь, не его вина, что человек так ей распоряжается. Ладно, раз уж такая проблема, я не буду носить эту майку.

Балдинский поднялся и похлопал его по плечу.

– Всё верно, Фини. Майка тут не при чём, носи, если тебе хочется. У меня у самого мама русская.

На ближайший матч Святогорцев, давая отдохнуть после кубка основному правофланговому Водянову, поставил в старт Андрея Рябу. А по ходу матча заменил его как раз на Андрея Балдинского.

Балдинский на бровке по футбольной традиции протянул ладонями вверх руки подбежавшему с поля Рябе, и тот хлёстко, по-мужски, ударил по ним – ответил. С того дня война между ними кончилась.

В июле дела у команды складывались из рук вон плохо – на старте сезона три поражения к ряду. Виной тому стала прежде всего череда травм игроков основного состава. Один за другим выбыли из строя нападающие Морозов и Соловьёв, незаменимый опорник Царёв и моторный бровочник Лешых.

Вдобавок ко всему на пять матчей дисквалифицировали Гвидонца – в ходе одной из игр, в которой уже после первого тайма «Прогресс» горел 0:3, он сорвался и поставленным хуком справа отправил в нокаут защитника противостоящей команды, решившего применить маленькую футбольную хитрость – слегка подразнить, нарочно спровоцировать на карточку.

Святогорцев был вынужден подтянуть к основе резервистов: в атаку форварда Патрикеева, в центр Лягушевича, а вместо Гвидонца универсала Сивбурга. Но резервисты, конечно, не смогли в полной мере заменить лидеров, в результате пострадала «химия» команды, то есть сыгранность. Многие наигранные ранее до автоматизма ходы и схемы уже не работали, как бы игроки ни старались.

Впрочем, не все они и старались должным образом. Патрикеев – рыжий коренастый паренёк с внешностью прославленного голеадора Уэйна Руни – смышлёный, но, как говорится, «себе на уме», играл только на кураже, когда «прёт» и когда нужно «доказывать себя», чувствуя конкуренцию, бороться за место в составе.

Однако последний из оставшихся нападающих – Потапов – от конкуренции отказался. Он перестал выступать в официальных матчах за «Прогресс» с самого начала, ещё два сезона назад, и давно потерял всякую мотивацию, привык к тому, что тренер на него больше не рассчитывает.

Алесь Лягушевич, хоть и старался, сильно уступал Царёву в опыте, а тридцатилетний Сивбург, брутальный, бритый наголо мужик, с побившей, побросавшей по разным клубам футбольной жизнью, приехавший в Неживск доигрывать, напротив, опыта имел в избытке, но не имел главного – страсти, азарта, желания получать удовольствие от игры. К футболу он относился, как к неизбежной рутинной работе – отпахал положенное и забыл.

– Старый конь борозды не испортит, – хмуро говорил про него Святогорцев. – Но и глубоко не вспашет. Сколько я встречал таких людей, и у всех одна беда. Вот один – например, музыкант, когда-то его привлекла красота музыки, её тайна, её богатство, её необъятные для глаз и ума горизонты. И он встал с горящим сердцем на этот путь – путь постижения музыкального ремесла, он хотел исследовать все её горизонты, узнать её тайну и там, в глубинах, неподвластных обычному, стороннему человеку, обогатить свою душу. Но этот путь оказался очень долгим, таким долгим, что музыкант забыл, зачем и куда он шёл, забыл своё когда-то горящее сердце. Теперь там, в глубинах, тайна ему уже не представляется именно тайной, а всего лишь определённым набором приёмов и правил. Загадочные горизонты, так манившее его раньше, блекнут и сужаются настолько, насколько становятся неподвижными глаза и ум. А душа… беднеет. Вот другой – политик, честный, искренний – хотел улучшить мир, хотя бы малую его часть, какую-то отрасль, принести людям добро. Тоже шёл к этому, шёл, а когда пришёл – забыл всё то, о чём мечтал, что его когда-то вдохновляло. От былых честности и искренности теперь и следа не осталось, стал, как все: ничего не улучшил, хорошо уже то, если не ухудшил. И третий – да вот хоть обычный человек, простой работяга. В детстве фантазировал, в школьном сочинении писал корявыми буковками, что непременно будет космонавтом или… да не важно кем, главное – кем-то. А теперь он стыдится этого, смеётся над тем собой, милым наивным ребёнком с горящим сердцем, смеётся над своей душой. Если подумать, то и я сам такой вот старый конь, пашущий очередную выданную жизнью борозду, пашущий надёжно и ровно, но с закоренелым житейским цинизмом – неглубоко. Пора бы, наверное, и мне кое-что вспомнить.