Элена Томсетт: Проклятье рода Ротенбургов. Книга 3. Эхо чужой любви

– Пани Изольда говорила мне об этом, – наконец отважилась открыть рот я.

Он неожиданно улыбнулся.

– И голос тот же! Даже тот же самый акцент! Невероятно!

Всю дорогу до Риги, занявшую у нас около часа, он говорил не умолкая. Рассказывал, как воевал в Великую Отечественную в России, как встретил и полюбил свою жену, тогда еще совсем молодую русскую девчонку, показывал мне ее фотографии. Вот тогда уже мне казалось, что я схожу с ума – с них на меня смотрело мое лицо, то более, то менее молодое, но мое, пожалуй, более тонкое и красивое лицо более уверенной в себе молодой женщины, но старый барон так не считал. Он был очень обаятельный мужчина, этот старый барон Гюнтер фон Ротенбург, и я не сомнавалась, что в молодости он был очень привлекательным, он и сейчас еще был красив – с четким профилем, темно-серыми живыми искристыми глазами, коротко подстриженной шевелюрой темно-каштановых, перемежающихся с серебром, волос. Он был из той породы людей, которые с первой же минуты неосознанно внушают к себе симпатию окружающих, и эта раз возникшая приязнь к ним способна сохраняться на годы, потому что первое впечатление не обманывает – они действительно и есть такие, какими предстают буквально с первой же минуты знакомства.

С его сыном, или племянником, было сложнее. Как только я его увидела, я поняла, что пани Изольда права – они с Зигмунтом близкие родственники. Думаю, что если бы Зигмунт дожил до его возраста, он выглядел бы примерно также. Несомненно, ни в какое сравнение с красавцем Эгисом Ротенбургом он не шел, но он покорил мое сердце с первого взгляда. Это произошло помимо моей воли, я посмотрела ему в лицо и поняла, что он – мужчина, которого я хотела бы получить для того, чтобы жить с ним в печали и в радости, в болезни и здравии, жить долго и счастливо и умереть в один день.

Он почти не смотрел на меня. Я помнила лишь первое мгновение, когда с моей головы упал капюшон – его внезапно застывшее ошеломленное лицо с четким профилем греческого бога, изумленные, необычные темно-синие глаза, и то, что он был предельно вежлив со мной, вежлив до неприличия.

Когда в аэропорту в Риге мы садились в машину, чтобы доехать до дому пани Изольды, наши руки случайно соприкоснулись на ручке дверцы, он сразу же убрал свою и вежливо извинился. Затем, оказавшись в такси на заднем сиденье, в обществе меня и пани Изольды, он всякий раз, когда мы неизбежно соприкасались с друг другом, что в такой тесноте вовсе не было событием экстраординарным или нарочитым, извинялся, не поднимая на меня глаз. Сразу же выяснилось, что он не говорит по-русски. Для сына, мать которого была русской, это казалось несколько странным.

– Марк прекрасно говорит по-английски, по-французски, знает польский, итальянский, испанский, немного португальский, финский, – пояснила мне пани Изольда.

– Полиглот, – пробормотала я по-русски, – который не знает языка своей матери!

– Ты несправедлива к нему, – с мягким укором заметила пани Изольда, переглядываясь со старым бароном.

– Мой немецкий в глубоком упадке, английский вообще в объеме курса средней школы, а мне было бы интересно поговорить с ним, – вздохнула я.

– У тебя вполне приличный немецкий, – утешила меня пани Изольда, вновь посмотрев на барона. – Просто, боюсь, Марк сейчас не расположен с тобой говорить. У него, видимо, нечто вроде культурного шока от встречи с тобой.

– Очень понятно, – упавшим голосом сказала я снова по-русски. – Мой бывший бойфренд тоже испытывает состояние культурного шока всякий раз, когда встречается со мной. И когда он выйдет из этого состояния? – помолчав, спросила я ее, имея в виду уже Марка-Кристиана.

– Всему свое время.

В рижскую квартиру пани Изольды мы добрались к середине дня.

Утомленные бессонной ночью, все сразу же разошлись по отведенным им местам, и лично я уснула в то же самый момент, как моя голова коснулась подушки. Проснулась я, когда солнце уже садилось. Пани Изольда мирно посапывала на диванчике напротив меня. Мне жутко хотелось пить. Я встала и прямо в спортивной майке, в которой спала, поплелась на кухню, чтобы глотнуть хоть капельку водички из-под крана. Не ожидая никого там встретить, я храбро открыла дверь и тут же увидела расположившегося за кухонным столом молодого барона фон Ротенбурга. Он был в брюках и светлом джемпере, его пиджак висел на спинке стула за его спиной.

Когда я, с длинными лохматыми белокурыми волосами, спускавшимися до середины спины, взъерошенная со сна, одетая лишь в майку, позаимствованную у моего брата лет пять назад, когда он был еше подростком, широкую, с рукавами до локтя и доходившую мне по длине до середины бедер, с надписью «I like America», появилась на пороге, в его глазах явно отразилось замешательство, с оттенком того самого культурного шока, о котором мне так прочувственно рассказывала недавно пани Изольда. Но я так хотела пить, что совсем потеряла совесть. Вместо того, чтобы с тихим смущенным возгласом, как подобает порядочной девушке, убежать обратно в комнату и там томиться от жажды, я попыталась что-то сказать в свое оправдание, продвигаясь со стаканом в руках к раковине.