Александр Гусаров - На изломе. Роман и повесть

Через неделю старшина роты, собрал на короткое совещание замкомзводов. Совещание проходило уже после вечерней поверки и, как водится, затянулось. В общем, времени, потраченного на указания сержантам хватило для того, чтобы все снаряды из спортивного зала: штанга, гантели различного веса и размера, гири от шестнадцати до тридцати двух килограммов, съёмные диски для штанги и прочие предметы для накачки мускулов перекочевали на кровать Тулина и улеглись под простынею. Металлическая сетка под такой тяжестью неминуемо бы оборвалась, но для того чтобы кровать сохранила первоначальный вид её поддерживал массивный табурет.

Свет в расположении погас и многие уже сладко посапывали, когда тишину внезапно огласил дикий вопль:

– А-а-а-а-а!

Раздевшись до трусов, Тулин не глядя, нырнул под одеяло и ощутил всем телом твёрдую поверхность с металлическим холодком. Тяжёлый отдававший ледяной свежестью много килограммовый груз под простынёю основательно взбодрил сержанта. На крик прибежал дежурный по роте и включил освещение. Картина была впечатляющая – Ваня Тулин в трусах с трясущимися губами стоял возле кровати, а вокруг было тихо, словно ничего и не произошло. Лишь время от времени с соседних кроватей раздавались приглушённые ладонями всплески смеха.

Установить, кто так старательно потрудился, перетаскав весь спортинвентарь в кровать сержанту при полной молчаливой поддержке всего личного состава было невозможно. В поте лица с неторопливой помощью внутреннего наряда Ваня довольно долго возвращал снаряды в спортивный зал. Последующие скрупулёзное расследование, проведённое старшиной роты, результатов не дало. Никто ничего не видел и не слышал. После этого случая замечания в адрес Калиниченко стали звучать ещё реже. «Замок» не на шутку стал побаиваться «народного мстителя», что сказалось и на отношении к остальным курсантам. Все вопросы начали разрешаться на основе полной справедливости и очередности. При возникновении затруднительных ситуаций бросали жребий.

После завтрака взвод, печатая шаг в колонну по три зеленея гимнастёрками на иссиня-чёрной асфальтированной площади прямоугольного строевого плаца, прошёл мимо трибуны. Обычно на трибуне присутствовал заместитель начальника училища, на крайний случай командир роты. На этот раз трибуна пустовала, не слышалось привычных выкриков: «Равнение!», «Твёрже шаг!», «Выше голову!». Они прошли плечом к плечу, ощущая рядом локоть товарища объединённые одной мечтой, одной целью, одной любовью к выбранной профессии.

У каждого курсанта на боку висела полевая сумка с конспектами. На выходе с плаца зазвучала песня, эхом отдававшаяся в самых отдалённых уголках.

Всё же на вечерней прогулке петь Жене нравилось куда больше. Наступала относительная для города тишина, слегка шуршали кронами стоявшие, будто в одной шеренге по периметру плаца высокие тополя и привет свежести доносил от реки ветерок. Тут уже вся рота, ступая в ногу, дарила окрестностям звуки: «Идёт, идёт Дальневосточное училище моё». Голос запевалы – юный и чистый звонкими переливами выводил слова о любви к родине, девушке, маме… Окутавшая землю темнота, усыпанное звёздами бескрайнее пространство над их головами, силуэты деревьев провожали строй. Только эхо откликалось из тёмных углов.

После прохождения Тулин повёл взвод к учебному корпусу. Предстояло серьёзное испытание – экзамен по химии. Его можно было бы сравнить с преодолением рва с водой на полосе препятствий, если б не большая ответственность. Из воды можно легко выбраться. А тут отпуск был не за горами, из чего следовало, что пересдача могла состояться только за счёт курсантского летнего отдыха. «Химичка» им досталась строгая и требовательная. Невысокого роста сухая одинокая женщина лет под пятьдесят в больших роговых очках, через которые она видела каждого словно насквозь. Другими словами, типичная «старая дева». Всегда и зимой, и летом в любое время дня и ночи она была закутана в тёмные одежды. Тонконогая как высохшая на солнце щепка с слегка надтреснутым голосом она отчасти оправдывала своё прозвище «старуха Изергиль» 2 2 Из произведений М. Горького , передаваемое от одного курсантского поколения к другому. Может быть, для своих родных и близких она была просто несчастной женщиной, брошенной негодяем – мужем, возможно даже бывшим курсантом.