Ирина Атнаева - Календарь с картинками. Повесть о русской Америке

Анна была немножко удивлена такой резкой категоричностью золовки – еще совсем недавно Оля казалась более оптимистична по поводу будущего России, как многие из передовой московской интеллегенции. Оля единственная из семьи участвовала в событиях у Белого дома, ради светлого будущего доверив на три дня, к неудовольствию мужа и матери – мало ли что там могло случиться, и случилось, ненаглядного Кирюшу соседке с нижнего этажа. И до отьезда Андрея не раз зло срывалась, если разговор заходил об Америке, считала их план обывательской трусостью и нежеланием взрослеть, и что «они как дети, решили развлечь себя очередной игрушкой». Андрей злился в ответ, говорил, что Оля пребывает в розовых мечтах и предлагал ей спуститься на землю и т.д., – ничего нового, каждый держался своей правды. И вот, сегодня: «Езжай и не оглядывайся», а ведь Оля так редко соглашалась с братом, – видимо, и ее уже проняло…

Лида сидела молча во время обличительного монолога мамы, ей было неинтересно. Потому, как только Оля замолчала, быстро вклинилась: – Мам, а можно я подарю Соне книги, я их все равно не читаю, – и кивнула на подарочного издания корешки книг в ярких обложках, что красовались в «стенке». Оля встрепенулась, – Конечно, как я сама не додумалась, – тут же вскочила со стула, достала из-за застекленной верхней полки инкрустированный чайник и протянула Анне со словами, – Чай там тоже будете пить и будете вспоминать нас за чаем. И тут голос у Оли как будто дрогнул, она попыталась по привычке иронично улыбнуться на прорвавшуюся оплошность, но улыбка получилась жалкой и Оля поспешно отвела взгляд.

Сентябрьский длинный день останется в памяти неправдоподобно ярким и солнечным – такая праздничная глянцевая картинка, хотя, в то же время, Анна будет помнить и низкое мрачное небо, и как она мерзла, и что ей хотелось есть, – она постеснялась признаться золовке и терпела до ужина. Но, без поправок на странные причуды памяти, тот день станет последним днем, соединяющим ее с Россией, как будто, качнувшись, в ней резко сместится центр тяжести.

Дальше пошли неприятные будни, связанные с хлопотами о билетах, о квартире, о нужных документах. Начались октябрьские промозглые дни, с неба то сеяло, то лило беспрестанно. Каждый день Анна с утра будила Соню, отвозила ее к Нине Андреевне, и по слякоти шла то к местным чиновникам, то ехала на электричке в Москву.

Вдобавок ко всему, у Сони с холодами и влажностью опять начались приступы астмы, некоторые дни Анна проводила с ней безвылазно дома, ждала, когда ей станет получше. Еще ее тревожило, что Андрей уже дважды звонил Нине Андреевне и просил, чтобы Анна поторопилась. Она не знала, почему он вдруг так занервничал – видимо забыл, как тут тяжело получить нужную бумажку, сколько нужно времени и терпения, не говоря уже о билетах в Америку. «Может он думает, что я просто тяну время по собственной прихоти?», и в душе появлялось легкое раздражение на эгоизм мужа.

Потом было прощание с родственниками: приехали родители, стало тесно и шумно в их однокомнатной квартире, где уже в углу возвышались две большие дорожные сумки. Мама привезла много «необходимых» для Анны вещей: наборы постельного белья, верблюжье одеяло, подушки, ночные рубашки и много «полезного» для маленькой Сони, вплоть до мочалки в виде половины яблока. Начались бесконечные споры о том, что там пригодится и что обязательно нужно взять. Казалось, что весь смысл отъезда для Валентины Павловны состоял в том, как увезти в Америку побольше нужных вещей. Анна даже стала уже раздражаться на мать, но тут увидела грустный сочувствующий взгляд отца, и вдруг поняла, что мама такими хлопотами скрывает свою растерянность перед непонятной близкой разлукой с дочерью и единственной внучкой.

На несколько часов подъехал брат Костя; он один не грустил по поводу отьезда сестры, даже наоборот, радовался без стеснения – он уже спланировал, что если у него не получатся дела с бизнесом, он поедет в Америку к сестре. Посидев у Анны полдня, он сказал, что у него еще дела в Москве, пожелал Анне счастливого пути, поцеловал племянницу и уехал в Москву.

Под занавес устроили совместные посиделки с Ниной Андреевной уже в ее квартире. Последними подъехали Колешко с детьми. Получилось шумно и бестолково, и уже не было времени расстраиваться и переживать, похоже, уже все свыклись с мыслью о близкой разлуке, и теперь просто общались друг с другом, тем более две семьи мало знали друг друга.