Владимир Ноллетов - Учитель жизни

Ира и Юля смотрели на Волкова с обожанием, Оксана – с каким-то вызовом. Аня думала о чём-то своём. Выражение испуга не сходило с ее лица. Волков несколько раз внимательно поглядел на нее.

– А нетрадиционная любовь? – неожиданно для себя самой спросила Даша. В ней пробудилась журналистка. Ира с укоризной посмотрела на нее. Даша смутилась, подумала, что совершила, наверно, большой проступок, перебив его. Волков бросил на нее беглый и недовольный взгляд.

– Она разрушает самые основы человеческой морали, естественной, здоровой морали. Ее пропаганда должна оставаться под запретом.

Пожилой мужчина вдруг поднялся.

– Извиняюсь, мне пора. – Он поднял с пола сумку. – Моя вот тут передала. – И стал вынимать из сумки яйца. (Ира осторожно складывала их в миску.) – Я что пришел… Пацан наш слег. Простудился, видать… Знобит его. А лекарств дома нет.

– Сколько ему лет? – спросил Волков.

– Семнадцать.

– Жар – это хорошо, это полезно. (Мужчина подозрительно покосился на Волкова.) Так организм с возбудителем болезни борется. Градусник у вас есть?

– Найдется.

– Измеряйте температуру. Если не выше 38 – ничего не предпринимайте. Если начнет подниматься выше – дайте парацетамол. И вызовите врача.

Он взял с полки таблетки.

– А вообще-то таблетками не злоупотребляйте. Всякая таблетка в чем-то помогает, а в чем-то вредит. Безвредных таблеток не бывает. Лучше принимать природные средства.

Низенький человек сунул таблетки в карман и стал прощаться.

– Гаврилыч, меня подожди, – сказала женщина с синяком (тот присел) и обратилась к Волкову: – Опять мой в запой ушел. Сил моих больше нет! Помогите, Вадим Кириллович! – Она говорила просительно, однако смотрела на Волкова цепко и недоверчиво.

Волков снял со стены какой-то корешок.

– Это любисток. Надо настоять его вместе с четырьмя лавровыми листьями в полулитре водки. Настаивать две недели.

– Две недели! Ох…

– Алкоголик выпивает такой настой и начинает чувствовать к водке отвращение. Но это не на всех действует.

– Дай вам бог здоровья… Еще у нас одна беда. Дочка у нас задурила. К мужику одному на шею вешается. Ей – семнадцать, только-только исполнилось, а ему – двадцать пять. Из них два отсидел.

– Это Серега что ли? – поинтересовался Гаврилыч. Юля вся напряглась. Аня тоже пробудилась от своей задумчивости и прислушалась.

– Ну. Первый парень на деревне! – Она зло усмехнулась. – Гонит ее от себя, материт, а она все равно… И мы не пускаем. А она: «Жить без него не могу»… У них еще до его женитьбы началось. Но когда он женился, она к нему и близко не подходила. Людка у меня порядочная. А как Юльку выгнал…

– Я сама ушла! – перебила Юля.

– … так она совсем голову потеряла. При каждом случае шасть к нему. Он ее иногда и отлупит. Придет домой в синяках, в слезах, а отец еще добавит…

– Никакая женщина в мире так не достойна уважения, как русская женщина, и ни к какой женщине не относятся с таким неуважением, как к русской женщине, – с глубокомысленным видом произнес Волков.

Валера записал. Гаврилыч буркнул:

– Русская баба сама себя не уважает. Это прежде всего. Оттого и ее не уважают.

– Запирать ее уже стали. С ним говорили. А толку! Да не нужна мне она, избавьте вы меня от нее, говорит, видеть ее уже не могу. Что делать, Вадим Кириллович? В суд на него подать? За совращение несовершеннолетней.

– Вам, бабам, только бы мужика засадить, – заворчал Гаврилыч. – Совращение… Порядочная… Как будто она у тебя в Усадьбу Киргиза не ходила.

– Так это он ее туда и заманил, гад. Только какая-нибудь девка подрастет, расцветет – он уже кругами ходит. Вот Машка повзрослела, Свиноматки старшая. Теперь за нее возьмется.

– Свиноматки? – удивленно перепросила Даша.

– Да есть у нас одна мать-одиночка. Это ее кликуха. Семь детей нарожала. – Презрение и недоброжелательство зазвучали в ее голосе. – И все от разных мужиков. Ну как же не Свиноматка? Мол, аборт – это убийство. А сама – пьяница. Материнский капитал пропивает. В доме – грязища! Дети голодные, чумазые. Машка по помойкам ходит, бутылки собирает. Скоро эту горе-мамашу родительских прав лишат. Уже документ готовится.

Волков резко встал и взволнованно прошелся по избе, утратив всю свою степенность. Потом сел и снова принял солидный вид.

– Дочка говорит, – продолжала она – что руки на себя наложит, если его посадят.

– В отношениях между людьми прав тот, кто сильнее любит, – изрек Волков. Женщина озадачено взглянула на него. Валера записал. Волков помолчал.– Запирать, конечно, нельзя. Это насилие над личностью. В суд тоже подавать не стоит. Это крайняя мера. Может быть, вначале у них была взаимная любовь…