Василий Карасев - Пророчество Носа Дамского. Космическое и вполне земное фэнтези

– Как это? – не понял я.

А Симпатяга неожиданно поинтересовался:

– Мэм, вы говорите о народе, который проживает на планете Тройт? Но там нет автохтонного населения, только колонисты!

– Тройт – древняя планета. – Клара подула на горячий чай и сделала маленький глоток. – Некогда ее населяли мийори, странный народ, не знавший власти и денег. Потом на планету пришла Империя. Мийори не сопротивлялись – они просто не обратили на это внимания. Прошли века и они исчезли, эти последние романтики, дети цветов и солнца. Не оставив после себя никакой памяти: ни строений, ни книг, ни даже легенд. Но остались их потомки, дети от смешанных браков… впрочем, это неправильное слово, никаких браков у мийори не было. Остались дети минутной страсти, и они не были обычными людьми. Один из потомков этих первых детей – Маленький Карл.

– А вы? – поинтересовался Симпатяга.

– Я – нет, – ответила женщина, – я всего лишь поводырь, избранная Советом.

– То есть у детей мийори есть своя организация?

– Не то чтобы организация… Совет – это просто место, где раз в год собираются потомки мийори и те, кто разделяет их древние верования. У скалы со скрижалями Звезды Печали в Северных горах Тройта. Колонисты не обращают на нас внимания, они считают, что мы сумасшедшие… секта. Пусть их. Раз в пятьсот лет Тройт уходит в Страну Небытия и вернуть его может только Музыкант. Но для этого он должен всю жизнь прожить скитальцем, ибо только тогда он поймет, что такое Родина. Маленький Карл не может путешествовать один, ему нужен Поводырь. Последние тридцать лет с ним путешествуя я.

– Сколько же ему лет? – поинтересовался я, разглядывая маленького человечка.

– Сто двадцать пять, – ответила Клара. – Он прожил хорошую, долгую жизнь для Музыканта. По преданию, музыканты рождаются незадолго до Ухода и обычно живут не больше десяти—двенадцати лет. А затем гибнут, спасая своей музыкой Планету. Но Карл неожиданно родился за сто с лишним лет до очередной катастрофы. Жрецы не верили собственным глазам, но все приметы совпадали, и тогда они решили, что грядет самая страшная катастрофа из всех, что были до этого. И чтобы ее предотвратить, нужно такое мастерство, которого можно достичь лишь отринув всё, что мешает Музыке.

– И у Маленького Карла вырезали язык? – тихо прошептал я.

Неожиданно мое сердце наполнилось тихой печалью и по щеке снова покатилась слеза. Это ведь так страшно – жизнь ради призрачной цели. Жизнь, которую тебе определили другие. Жизнь без права на выбор.

– В пять лет у него вырезали язык и отняли разум, – спокойно сказала Клара. – С тех пор у Карла взрослело только сердце. А тринадцать дней назад Одинокий Вулкан проснулся, и Тройт сдвинулся с места. Он уже вышел из этого мира, но у нас еще есть две недели, чтобы вернуть его обратно. Важно было правильно выбрать корабль. Я обратилась к гадалке и она посоветовала мне ваш. К сожалению, вы уже нашли себе груз. Что ж, один из потомков мийори – глава местного мафиозного клана. Пришлось обратиться к нему.

– И, наверное, зря, – усмехнулся я. – Нет, конечно, я доставлю вас в район пропавшего Тройта, но, честно говоря, в то, что вы мне рассказали, поверить очень трудно. Планеты не гуляют по космосу сами по себе, поверьте бывалому пилоту. А потом… если уж совсем честно… то с гадалкой вам не повезло. Это я подговорил ее называть имя моего корабля всем потенциальным клиентам. Так что…

Клара улыбнулась уголками губ и спросила:

– А кто подговорил вас?

– Не понял…

– Кто подговорил вас обратиться к гадалке?

– Да никто!

В ответ Клара лишь покачала головой и ничего не сказала.

Мы еще долго сидели за столом, вели неторопливую беседу и время от времени наполняли свои чашки ароматным чаем с лугов Тройта. А потом пошли спать…

***

Помимо меня и Симпатяги на нашем корабле есть еще один постоянный член экипажа. Его зовут Генрих, и он – лимон. Да—да, обыкновенный лимон, растущий в большой кадке. Генрих живет в маленькой столовой, где я обычно завтракаю по утрам и наблюдаю за тем, не случилось ли с нашим зеленым любимцем неприятностей за ночь. Но нет, сегодня наш лимон выглядел веселым и я бы даже сказал оживленным. Его обычно опущенные листья немного поднялись, а земля вокруг ствола была чуть влажной. Симпатяга, в отличие от меня, поить Генриха не забывал.

Осмотрев лимон, я потянулся к полке с соком, но тут же инстинктивно отдернул руку. Резкий пронзительный звук ударил по барабанным перепонкам, и я инстинктивно зажал ладонями уши. Казалось, на меня обрушились все самые неприятные звуки мира: визг кошки, которой наступили на хвост; скрежет ржавого металла по стеклу, громкий выворачивающий наизнанку шорох пенопласта… Все смешалось в единый коктейль, и эта какофония делалась все громче, грозя разодрать меня на части. Звук взлетел еще выше, в него вплелись предсмертные хрипы смертельно раненых животных и хруст ломаемых костей и… всё разом смолкло. Я облегченно выдохнул и вытер пот со лба. С Генриха облетело несколько стремительно скукожившихся листьев. Где-то вверху, на полке, с опозданием треснул стакан и внезапно разлетелся мелкими осколками, слегка поранив щеку.