Мария Гарзийо - 1850

На следующий день звонок мобильного застрает меня за мюслями и чаем.

– Я договорилась с Ларисой. Ты с ней встречаешься на Комеди через час, – будоражит мой не успевший до конца проснуться мозг Анин голос.

Я поспешно допиваю желто-зеленую жидкость и несусь собираться. Последний раз на собеседовании я была года четыре назад, когда устраивалась финансовым аналитиком в один из рижских банков. Работодатель был настольно впечатлен длинным списком моих умений и заслуг, что никаких каверзных вопросов задавать не стал и поспешил заключить контракт с таким ценным специалистом, пока это сокровище не отхватили конкуренты. Руководствуясь прежним опытом, я делаю вывод, что менеджер Лариса должна благодарить всех известных и неизвестных богов за то, что неисчерпаемый кладезь талантов в моем лице вообще соизволил явиться на интервью. Однако, если судить по ее виду, никого она особенно не благодарит. Это среднего роста темноволосая женщина с узкими поджатыми губами и испытывающе прищуренными ненакрашенными глазами. Мне она не нравится с первого взгляда.

– Вы работали в весьма серьезных учреждениях, – замечает она, когда мы размещаемся в кафе под зонтиком, – Почему теперь решили стать продавщицей?

Следует наверно перессказать ей энцеклопедическую историю про царя, который предпочел выращивать капусту. Этакое добровольное из князей в грязь во имя эфимерной очистки кармы. Я бормочу, что работу во Франции найти не просто и для меня теперь ценен любой опыт. К тому же я все-таки не картошкой иду торговать. Или же..? Лариса уверяет меня, что картошкой них там в Куршевеле даже не пахнет. В продажу идет один только супер-пупер люкс, первые линии, известные марки, высочайшее качество. Я выражаю полную готовность втюхивать олигархам пиджаки Джорджио Армани и куртки Дольче&Габбана.

– Скажите, а вас не покоробит, если вас как-нибудь попросят протереть пыль? – продолжает допрос вражеский агент.

По правде сказать, последний мой бой с домашней грязью уходит корнями в историю еще глубже чем последнее собеседование. Кажется, это было в далеком детстве, когда наша домработница заболела воспалением легких, и нам с мамой пришлось временно выполнять ее обязанности.

– Да, нет, один раз не покоробит, – не слишком убедительно отвечаю я, спрятав взгляд в оранжевом омуте апельсинового сока.

– Учтите, все праздники работаем без выходных. Выдержите?

– Ну, я когда составляла квартальные отчеты, тоже без выходных трудилась, – вспоминаю я.

Лариса навьючивает на мою и так прогнувшуюся под тяжестью спину еще пару грамозких мешков: униформа – черный цвет, рабочая неделя – 44 часа, хозяйка магазина – противная тетка, похожая на Аллу Пугачеву. Ну, и последний, от которого у меня окончательно подгибаются коленки – зарплата – две тысячи в месяц.

– Зато у нас отличный коллектив! – подбадривает она распластавшегося работника, который смертельно устал задолго до начала работы, – В прошлом году у одной девушки заболел кролик, так мы его лечили всей командой! К тому же там олигархи и знаменитости. В прошлом году Малинин приезжал и Виктория Бэкхем.

– Вместе? – удивляюсь я, несколько воспрянув от радужных перспектив подобной судьбоносной встречи.

– Что вместе? А, ну, нет конечно. И Прохоров был.

– Ага, я в курсе. С сотней сестер. Знаете, меня, если честно, олигархи мало интересуют.

Лариса недоверчиво выпучивает свои недобрые глазенки. Похоже, что большинство русских барышень соглашаются ишачить без выходных на французский аналог примадонны исключительно ради благородной цели – личного знакомства с Прохоровым или на худой конец – Малининым.

– Все так говорят в начале, – бурчит она, потягивая свой кофе, – Учтите, флирт на рабочем месте у нас не приветствуется.

– Непременно учту, – хмыкаю я в ответ.

– Отлично. Мы рассмотрим вашу кандидатуру. Я перезвоню вам завтра и дам ответ. Когда вы могли бы начать работу?

– Чем скорее, тем лучше!

– Замечательно. Со следующей недели смогли бы?

– Смогла бы.

Я улыбаюсь ей на прощание неестественно широкой улыбкой. Ну, вот, добровольно сдалась в рабство. Мне от природы свойственен некоторый мозохизм. Когда моя жизнь ступает на черную полосу, вместо того, чтобы поискать светлые краски, я достаю ведерко с чернилами и разливаю его под ноги, чтобы тьма сделалась еще непрогляднее.

Мою непростую задачу продержаться до следующей недели в тылу врага облегчает неожиданный отъезд Филиппа. Его якобы срочно вызывают по неотложным делам в Париж. Я отпускаю его, терзаемая безрадостыми догадками. Зеркало в ванной не дает мне ответа на животрепещущий вопрос – чем я хуже всяких там парижских Изабелей. Я остаюсь в пустой квартире один на один с колючей тоской. Она льнет ко мне, шепчет на ухо, что жизнь не удалась, и советует уполовинить запасы домашнего бара. Я пихаю ее кулаками, раня пальцы об острые колючки, упрямо отворачиваюсь, настойчиво стучу деревянным черпачком по пустому дну колодца, в котором недавно плескалась сила воли. Мне плохо ровно на столько, на сколько несколько дней назад было хорошо.