Волк смотрел на него, не мигая.
– Странная порода, – вполголоса добавил мужчина, – и совсем не ручной… сразу видно, что кормят тебя не вдосталь. Вот, поешь!
И поставил на пол перед волком большую миску, полную костей.
Волк втянул носом воздух и заворчал. Принимать еду из рук человека… Но желудок тут же свело судорогой: волк накинулся на кости с хрипом, едва не ломая зубы, побеждаемый голодом.
– Бедняга, бедняга, – жалостно пробормотал мужчина, и сделал невозможную вещь: протянул руку и потрепал волка по загривку.
Если бы волк мог плакать, из его глаз должны были бы хлынуть слёзы: от счастья, от презрения к самому себе. Но плакать, будучи зверем, он не умел. В одну минуту он сгрыз все кости, обглодал их своими крепкими зубами и рухнул мордой на землю, сопя.
Мужчины рядом уже не было, он ушёл. Волк дышал тяжело и поминутно жмурился, будто отгоняя какое-то навязчивое воспоминание.
…Дождавшись темноты, волк выскользнул из конуры и пошёл прочь, искать выход. Сверху, из маленького окошка, расположенного в углу чердака, на волка смотрела сквозь слюдяную пластину задумчивая молодая женщина, но волк не имел привычки часто задирать голову и не увидел её. Город был пустынен. Повинуясь неведомому зову, волк нашёл городские ворота и сумел спрятаться неподалёку, и сумел проскользнуть в щель, когда сменялась стража. Он снова услышал крики, но не обратил на них никакого внимания.
Отбежав на порядочное расстояние, волк взобрался на пологий песчаный холм и завыл. Как нарочно, прямо над ним в это время остановилась луна, плоская и далёкая, а тишина вокруг стала казаться мохнатой и сонной. И ни одного пятнышка света не было в сгустившейся под луной черноте, и ни один шорох над этим воем не нарушал тишину, и ни одной живой души не было рядом.
Позади него, над одной из обычных городских крыш, над окном, в котором теплился тихий оранжевый свет, появилась в полночь звезда, будто вынырнула из бездны, и три старика в восточных одеяниях, заметив её из пустыни, убрали шатёр и двинулись в путь.
Кукла, висящая вниз головой
(добрая сказка)
Вы, конечно, спросите, зачем мы всё это затеяли, Моз и я. Видит Бог, хотел бы я вам ответить. Прикидываться праведниками в нашем положении как-то и не к лицу, однако совсем без оправданий начинать такой рассказ нельзя, иначе вы не почувствуете к нам ни сочувствия, ни симпатии. Если верить той статейке в Сан, люди редко дочитывают до конца истории, главные герои которых им несимпатичны. Если вы, как большинство современных людей, страдаете нехваткой времени, лучше бы вам, пожалуй, и не браться за этот рассказ, так как вы не найдёте в нём ничего полезного для своего читательского кругозора. «Фи, – скажете вы, перевернув последнюю страницу, – всё это так скучно, и к тому же такая чушь!» Можете не верить мне, но всё, что я вам рассказываю – чистейшая правда, и приключилась эта история не далее как в рождественский Сочельник. Не верите мне – спросите у Моза.
Итак, меня зовут Чарли Браун, моего друга – Моз Хантер, и ранним утром 24 декабря 1898 года мы решили ограбить Лиловый особняк на Литтл-стрит. Докой по части новых затей в нашей парочке всегда был Моз, так что его первого и осенило.
– А что, старина, – проговорил Моз, делая большой глоток пива из оловянной кружки, – не почистить ли нам тот миленький розовый домик? Бетт Фокс, тамошняя служанка, говорит, что хозяева вместе с детьми приглашены на праздник к старому судье Миду. Дом будет пустовать всю ночь… И ещё я знаю, под каким цветочным горшком хозяин держит ключ от задней двери. Как тебе мысль, а?
Мы сидели в пивнушке на набережной: на последние гроши я купил нам по кружке дешёвого пива и пакет каштанов. Так себе еда, но лучше, чем ничего.
– Грабить в Рождество – это пошлость, – вяло откликнулся я, сколупывая с каштана тёплую скорлупу, – и не только пошлость, а, пожалуй, ещё и богохульство.
Меня окатило морозным ветром из распахнувшейся двери, и я поёжился под своим пальтишком. Моз запустил красные руки в карманы.
Зима в этом году выдалась страшно холодной: Темза впервые за несколько десятилетий покрылась льдом, мостовые замёрзли, а дворникам приходилось каждое утро долбить лопатами слежавшийся снег на улицах. По ночам мело, по утрам сквозило, днём запах лакрицы из аптечных лавок отдавал насморком и ангиной, а вечерами на Лондон падали такие тоскливые сумерки, что, казалось, конца этому безобразию не придёт никогда. Быть бездомным вообще скверно, но не иметь крыши над головой в огромном замёрзшем городе – это, я считаю, худшее испытание из всех, что Господь посылает человеку. Вот, допустим, мы схватим простуду – или я, или Моз, или мы оба вместе. И что тогда? Чья добрая рука протянет нам кружку с отваром шиповника или шоколадом? В чьём доме сможем мы найти услужливо разведённый огонь в камине, грелки в постелях и порцию хинина на завтрак? Ха-ха! Умирать в лондонских потёмках – это отвратительно, господа, это отвратительно, это гораздо отвратительнее того небольшого проступка, который мы намеревались совершить. Впрочем, кажется, я уже начинаю оправдываться.
Читать дальше