Алла Райц: Жизни ремесло. Сборник рассказов

Молча и торжественно Нина водрузила на стол бидон, затем быстро разделась, победно тряхнула короткими прядками коротко подстриженных белых волос и уселась за стол рядом с братишками, уже готовыми к опустошению тарелок, чтобы в них ни попало.

– Открывай, мама!

– Борщ! Борщ! – радостно заорали мальчишки.

– Борщ, – не успела подумать и Симаха, как уже уписывала за обе щеки вместе со всеми красный, наваристый, горячий борщ!

– И когда только она успела разлить его по тарелкам? – думала Симаха про дочку с удивлением. И ела, ела бесконечно вкусный ароматный борщ.

Наконец, уф-ф! Все, хватит, еще на завтра осталось!

Сынишки, насытившись, мирно заснули без обычных драк, Ниночка уселась воротник пришивать и тут только Симаха опомнилась и спросила:

– Нин, а что это бидон-то не наш? Где взяла? – быстро заговорила, – И воротник оторван! Как тебя угораздило? Или случилось что, не молчи, – заволновалась вдруг Симаха.

– Да все уже позади, мама, не волнуйся! Забыла, что сердце у тебя больное и доктор не велел волноваться?

– Нет уж, ты давай рассказывай все по порядку, не тяни. Я жду! – велела мать, для острастки пристукнув кулачком по столу.

– А вот что, слушай, – начала рассказывать Нина, -пошла я на «Мытный», как и договорились. Две карточки для парикмахера сразу в карман пальто убрала подальше, чтобы не украли, помнишь, как у тебя? Остальные начала менять. Меняла-меняла, сторговала буханку хлеба и пряники. Ну, я пряники в наш бидон сложила, буханку в руках несу, иду домой. Не успела к выходу, как вокруг вдруг все как заорут:

– Казаки, казаки!

И выскочил, откуда ни возьмись, летучий отряд. Казаки давай посреди рынка скакать, всех плетками, ремнями хлестать: и покупателей, и спекулянтов разгонять значит. Я испугалась, побежала, хлеб упал. Кинулась поднимать, да не успела: казак-то и подлетел как раз на меня, лошадь его хлеб в снег затоптала, а казак меня за воротник поднял и давай трясти, приговаривая:

– Ах ты, спекулянтка чертова! В тюрьму захотела?

У меня бидон из рук выскочил, пряники рассыпались, народ бежит в панике, всё пораскидали, размызгали. Бидон не знаю куда отлетел.

Ужас! Я заплакала, а казак все держит меня и трясет, тут воротник пальто как треснет, и оторвался! Дядька меня бросил, да ускакал.

Бреду я с Мытного, реву коровой. Наплакалась от души. Не помню, как дошла до парикмахерской. Ну, думаю, подстригусь хоть, все равно уже ничего не обменять на две карточки.

Вот в парикмахерской уселась в кресло, холодно. Парикмахер меня стрижет, а я ноги поджала под кресло, чтобы согреться. Чувствую, что-то есть внизу, да такое горячее! Может печка маленькая? Сижу, греюсь об это горячее. А когда выходить стала, наклонилась, чтобы посмотреть, что там такое стоит под креслом-то, и вижу – бидон вот этот синий, вот… Я его и вытащила, вроде бы достала, а то скажут, чего там высматриваешь. Ну достала и держу, как будто бы он мой. Эх, думаю, сейчас меня задержит парикмахер. А он посмотрел на меня, так окинул взглядом и ничего не сказал, вроде признал, что это мой бидон. А я медленно-медленно вышла, спокойно, будто что принесла, с тем и ухожу. Уже на улице заглянула в бидон, а там борщ! У меня аж голова закружилась от радости. Я бегом домой! Остальное ты знаешь.

– Ой, как же это, вот так история, ужас, ведь нельзя чужое брать, – мать растеряно и грустно приумолкла.

– Сама не знаю, как так вышло, мам, почему бидон-то схватила? Так мне было страшно домой с пустыми руками возвращаться и наш пропал ещё. Ну, думаю, что я скажу… А тут этот горячий, да еще ничей, наверно поэтому и взяла. Что теперь делать-то?

Помолчали.

– А казаков не осуждай, служат они, люди говорят не за ордена, за кормежку для лошадей служат, им сказано – борьба со спекуляцией, вот они и борются, как умеют, – заметила Симаха, – да и дядька тот, казак-то, мог и похуже что с тобой сотворить, арестовать или еще что, повезло тебе, – уверенно добавила мать. – Давай-ка лучше укладываться, воротник завтра дошьем, а то меня совсем разморило, никогда так не ела.

Спасибо, доченька, накормила, бидон мы подарим кому-нибудь, разбогатеем – борщ для людей наварим, спи, не плачь. Утро-то вечера мудренее.

Саван тумана поднялся от реки, окутывая таинство игры теней, еле видимых в прозрачном и холодном мороке.

Две тени запутались в ивовых косах, слабым оттенком во влажной шелковой маете ивы заскользили по веткам. При лунном свете видно, как медленно и осторожно спускаются тени вниз, ползут по траве, пытаясь дотянуться до черной воды.