Алла Райц: Жизни ремесло. Сборник рассказов

Человек, еще живой, смотрел сквозь заплывшие от побоев веки, он мог видеть, что его окружили какие-то тени, а охранники куда-то исчезли. Тени поочередно, наклоняясь к нему, шептали слова утешения, гладили его раны, принося облегчение. С трудом в каждой из них он узнавал себя – прежнего, себя – уже не существующего, того, кем он не стал…. Вот он студент аспирантуры увлечённо рассказывает милой девушке что-то из истории. Вот он дрожит от страха, запертый в карцере первый раз, и некому поддержать его в одиночестве. Вот он склонился над листом бумаги и страстно пишет стихи, зачёркивает, среди сотен зачёркнутых слов он видит одно, самое главное Слово, его тетрадь со стихами тяжела, будто вся боль мира оказалась в ней.

Тени кружатся над ним, но внезапно расступаются и человек видит белый туман, туман обволакивает его, умывает глаза; человеку хорошо видно, как ярко сияют в ночи васильки, он чувствует запахи земли, травы и ладана. Человек встаёт, омытый белым туманом, раны не кровоточат. Он идет вслед за туманом туда, где пробивается свет, он рад, что его тени и прежний он остались там, на поле, он больше не чувствует, как кованые сапоги впиваются в рёбра.

Он свободен от боли и идёт за своим туманом, жаль, что тетрадь со стихами осталась там, среди травы…. Но когда-нибудь он вернётся и увидит, как его стихи прорастают сквозь рожь и сияют синими цветками, которые видны даже ночью…

Декабрь сорок седьмого лютовал морозами и голодом, изжевывая жителей провинциального поволжского города до самых костей.

Симаха походила на вешалку, так развевалось пальто вокруг её исхудавшего тела. А ведь была еще не старой, до войны в красоте да благости жила, дом вела, детей поднимала. Но сейчас с трудом узнавала себя, глядя в маленькое, еще матушкино зеркальце: кожа да кости. Ноги её наоборот распухли подушками.

– От недоедания, – сказал доктор и посоветовал, – ешь больше, иначе детей сиротами оставишь!

А что кушать, если вчера, придя с ночной смены, супчик хотела сварить, для которого очистки картофельные заготовила, а их на батарее не оказалось.

– Мам, а мы очистки-то нашли и все съели, вкусные! – радостно возвестил ей пятилетний сын, а второй, постарше, довольно хмыкнув, подтвердил.

Что тут скажешь, не ругать же их. Всего трое с ней детей осталось.

Муж и старший сын еще воевали и в этот год домой не вернулись. А два сына с дочкой – дома сидят, воюют меж собой, ожидая мать с работы.

И вдруг сегодня им всем сказочно повезло. Отец, узнав про Симахины болезни, принес ей карточки продуктовые с наказом отоварить их хлебом или обменять на рынке, и съесть все, не жалея. А он еще, мол, достанет, потому как скоро все равно карточки отменят, вот спекулянты и выбросили кучу карточек в обмен, а у него знакомый посредник есть, он еще принесет. Отец велел Симахе все карточки, не жалея, обменять на рынке. Так и сделали.

Дочка Ниночка сразу поспешила на Мытный рынок, чтобы обменять карточки на еду.

При мысли о дочери Симаха разулыбалась, засветилась вся: какая девочка у неё, какая помощница! Без неё с двумя мальцами не справилась бы. Бог даст, с дочкиной помощью и у них на столе сегодня будут не только корочки ржаные и очистки картофельные…. А если повезет, да мена будет выгодная, то Ниночка сэкономит на парикмахерскую. За войну волосы совсем у нее посеклись и истончали.

«С радости-веселья кудри хмелем вьются, с горя и печали русые секутся», – думала Симаха и изо всех сил жалела свою славную и добрую дочурку, у которой вместо косичек остались жидкие тусклые хвостики. А ей – пятнадцать, в техникуме – отличница, хочет прическу сделать, подвив светлые тонкие волосы. По секрету от матери она папильотки смастерила из резинового жгута, тряпочки-завязки в них вставила и припрятала до поры до времени. Смешная, думала Симаха и улыбалась.

Еще ей думалось, что новый год откроет им новую жизнь, безбедную: муж и сын с войны скоро вернутся. Уж отзвучал парад Победы, а её письма к сыну вернулись со штампом – адресат выбыл, местонахождение неизвестно. Муж, штабной офицер, попытался навести справки, как будто в Манчжурии сын, а потом и сам пропал, тоже «адресат выбыл». Но ничего, когда-то вернутся. А когда? Далеко Симаха не загадывала, боялась.

Уже смеркалось, когда услышала она, как Ниночка возвращается, открывая незапертую дверь. Радостная, разрумянившаяся дочка вошла в комнату, необычайно чем-то довольная, крепко держа в руках темно-синий бидон. Радужную картину портил оторванный воротник её пальто.