Алла Райц: Жизни ремесло. Сборник рассказов

И такая буесть 4 4 буесть – отвага, старовусский яз. Могуту обуяла, что он взял, да и подпрыгнул в воздух повыше, шлепнулся в центр побоища. Ну и отвел душу, всех раскидал!

А силушка лешадиная опять его вперед тащит, к самому яркому и дальнему огню.

– А-а-а, это же, Огневик – троюродный дедушка Сварога великого! – воскликнул, подбежав к огню, Могута, – тебя-то мне и надобно. Помню, как в детстве ты меня от холода спасал, может, и сейчас поможешь?

– Из-под земли вырастаю, из беды выручаю, – быстро ответил старичок-Огневичок, – что у тебя стряслось, Могута, говори как на духу, почему зеленый весь, словно лешак болотный, и в чем помощь моя требуется?

– Да это на меня бабушка-ведунья оберег лешинский накинула по ошибке, не знаю, как избавиться.

– Ну, этой беде легко помочь, – с этими словами Огневичок засиял синим, полыхнул в глаза молодцу и колдовские чары с Могуты снял, стал он как прежде красивым каравульским парнем – гладким, сильным, кудрявым. Поклонился он обрадованно Огневику в пояс, поблагодарил слёзно и пошёл было в обратную домой.

– Могута, а как ты здесь очутился-то, – вслед ему завёл старичок, – зачем на болота пришел в ведьмину ночь, разве не зарекали тебя в это время сюда ходить?

– Так я это… крестик испытывал.

– Какой такой крестик, ну-ка расскажи, – старичок уселся поудобней, вокруг себя и Могуты круг огневой очертил, чтобы не мешали лимпийские гости беседу вести, Могута тоже сел в середину круга погреться, рассказывать начал.

Всё с самого начала рассказал: как монахи к ним в Каравули приехали, как в новую веру всей деревней решили ступать; как он засомневался и пошел с крестиком силу его испытывать на болотах…. Всё рассказал Могута, даже про то, как неведомая сила по болотам его таскала и помогла на лимпияде у всех заморских леших выиграть. Да только что с этой победой делать Могута и сам не знает, ни к чему ему баловство это. И получается, что задание он не выполнил, крестик не испытал. И сам собой возник у Могуты вопрос:

– А ответь мне, дедушка, что сильнее – огонь или крест?

– А ты-то сам как думаешь? – хитро прищурившись, спросил старичок.

Могута разжал кулак, в котором крестик лежал, крестик и выскользнул с ладони, стукнулся о землю, и тут же, как по волшебству, воссиял из креста огонь до самого неба. Стало светло, как днем, вместо черных болот поляны земляничные расстелились, вся нечисть будто испарилась, словно и духу её в лесах не было, а вдали грады с золотыми куполами Могута увидел, услышал звуки до селе неведомые, глубокие, мощные, колокольные. Ветром свежим повеяло, болотный смрад унесло, радуется Могута, оглядывается вокруг, любуется…

– Это будущее ты видишь, Могута, – сказал Огневик словно издали, – не всегда новое – это плохо, по большей части только в новом и есть спасение. Но и старое не забывай, помни, откуда ты и зачем пришел…

И всё исчезло, как не было.

Очнулся Могута, а уже утро, на незнакомой поляне он, рядом крестик лежит, совсем обычный на вид.

Сквозь деревья речка Каравуля поблескивает, голоса родных каравульцев слышны.

Сорвал он травину длинную, приладил к ней крестик и на шею повесил, под рубаху спрятал, чтобы не ускользнул больше, а то мало ли что еще случится.

– И то, правда, – сам себя поддержал Могута, – тут и к гадалке не ходи, а будем жить-поживать, лиха избывать! Пустая-то дума – ненужная тяжесть, чур, меня, – и пока еще неуверенно перекрестился…

Потом поспешил Могута к своим; подошел к суженой и, ни слова не говоря, принялся рядом с ней острог возводить. Кто же от защиты по доброй воле отказывается?

Силой бог не обидел, а долю сам добывай, если что.

Много в России по деревням да сёлам разбросано храмов….

Привычная картина: посреди мирного благолепия сельской красоты – холм, на холме храм, разрушенный, но не потерявший величия.

Храмы стоят без куполов, израненные лихими временами. Древние стены их одухотворены фресками, но Время соскабливает просветленные лики со стен, стирает из памяти…

И тянутся обезглавленные колокольни к небесам за защитой….

Он лежал на стерне и знал – ему осталась капля жизни, всего одна, и мучениям конец. Но что-то не давало ему умереть мгновенно от невыносимой боли. Тело растерзанное, окровавленное уже не сопротивлялось мучителям, а дух его упрямился и держал несчастного при жизни, показывая, как ал последний закат на земле, как душиста срезанная рожь, как легки облака.