Родион Рахимов - Чертополох. Репортаж из поднебесья

– Как стать писателем?

– Это часто задаваемый вопрос моими читателями на творческих встречах. Прежде, чем стать писателем, надо придумать и написать хотя бы рассказ. Раз пятнадцать переписать. Потом отдать, кому-нибудь отредактировать. Потом править после его правки и дать отлежаться неделю и снова отредактировать. Дальше напечатать в какой-нибудь газетке. Дописать после публикации. И только потом можно отложить в папку, где возможно наберется штук сто-двести таких же рассказов, обняв которую будешь обивать пороги издательств, если найдешь уйму денег на публикацию этой книги. Такую работу может выдержать не каждый, только влюбленный в свое дело и если есть, что сказать. Писать, когда уже не можешь не писать. Когда просыпаешься ночью от зуда в руках и садишься за письменный стол. И только тогда, может быть, тебя назовут писателем, и, может быть, поставят памятник. А потом будут плевать в тебя завистники, и сносить твои памятники. И такое бывает! Если готов пройти все это, можешь стать писателем. Или не стать.

– Ваши любимые писатели?

– Люблю всех, но особо можно выделить это: Артур Конан Дойль, Джек Лондон, Эрнест Хемингуэй, Джером К. Джером, Владимир Гиляровский, Виль Липатов, Валентин Распутин, Василий Шукшин.

– Что означает Ваше имя – Рахимов Родион Галинурович?

– Если верить интернету и Википедии, то получается: Добрый Солнечный Луч, сын Великого Луча.

– Одним словом – луч света в темном царстве!?

– Хотелось бы! Но сколько нужно для этого работать?!

– У Вас есть мечта?

– Увидеть Мир без войн. И, наконец, издать свою книгу.

– О чем будет книга?

– О нас с вами: о добре и зле, о любви и предательстве, о небесном и земном, о войне и мире, и о том, как мы докатились до жизни такой…

– Вы живете в Москве? Как семья?

– Живу в Москве. Есть дочь и сын. Два внука и лапочка внучка. Слава Богу, все живы и здоровы. Чего и вам желаю!

Это был проклятый всеми богами год. Если синоптики обещали местами осадки, то центром всех небесных пакостей был наш район.

– Да – а, постарел наш главный «синоптик» – шутили механизаторы, прикуривая от углей зерносушилки, и поглядывая без единого просвета небо. – Пора бы его на пенсию! Да не кем заменить!?

– А вот, Репья. Он еще может! Ой, как может! – прыснул молодой тракторист, в промасленной и промокшей телогрейке.

– Брось зубоскалить. Щенок! Это ты виноват! Согрешил, небось? – под общий хохот отвечал он. – Говорят, все лето трактор в летний лагерь к дояркам гонял. К Марине, наверное? – И довольный своей шуткой он еще долго смеялся, вместе со всеми, прокуренным и простуженным голосом, словно стартер председательского газика.

Дед Мурзин, или Репей, как его еще называли односельчане, за его вездесущность и прилипчивость, давно уже был на пенсии, но с малых лет привыкший работать, бездельничать не мог. И сколько хватало сил, помогал родному колхозу, в котором проработал почти всю свою жизнь, минус пять лет войны и девять лет детства. За отсутствием здоровья и особой прыти, он был вторым пожарным и присматривал за лошадьми. Их там было четверо: одна пожарная, две другие сельсоветская и зоотехника, и четвертый – предовский – председателя колхоза «Светлый путь», поджарый жеребец по кличке Малыш. Пожарка и Ток были рядом. И Мурзину, как бы по – совместительству, просили присматривать за амбарами. Народ-то еще «ой – ёй», всякое может случиться.

Невыносимо трудно быть директором, когда тебе всего лишь двадцать три года. Особенно директором Сельского дома культуры с протекающей крышей. Без угля и дров с вечно пьяным кочегаром. Когда сидишь на дебете и кредите Сельсовета. Который как – бы, между прочим, заставляет: собирать сведения о численности скота и птиц у населения, ежемесячно ездить в районный банк за зарплатой для сельской интеллигенции, заготовлять дрова и грузить на станции уголь. И даже распрягать Сельсоветскую лошадь, после прогулки председателя Вафина, (с семиклассным образованием, против твоего незаконченного высшего!), по деревням. И попробуй, откажись. В конце месяца обязательно недосчитаешься нескольких рублей с зарплаты. Бухгалтер сельсовета Тамара, женщина, рано овдовевшая и поэтому очень злая, с молчаливого согласия Вафина. обязательно срежет, как не вышедшему на работу. Им глубоко наплевать на твою культпросветработу. Лишь бы по-ихнему было. Как же, они Власть! Им также трижды наплевать, что люди шарахаются от клуба. Да и небезопасно, может во время демонстрации фильма обвалиться потолок. Гостям радуются дважды: после приезда и после отъезда! Мы же лишены обеих радостей ввиду отсутствия дорог, как летом, так и зимой. Особенно трудно приходилось молодым учителям, проходившим обязательную практику в средней школе. Уже вкусившие сладость городской жизни. В школе зафиксирован единственный случай отработки молодым специалистом более трех лет. И только потому, что жалко стало учительнице русского языка и литературы, и классному руководителю выпускного класса, бросать на произвол судьбы десятый класс, который души в ней не чаял. И она решила остаться еще на год. О духовной пище говорить не будем. В рационе только кино, если привезут, и местная «самодеятельность». И поэтому сельская молодежь, унюхав беззаботность городской жизни, не желает возвращаться. Я же вернулся из завода, пожертвовав всем, хорошей работой, друзьями и, наконец, зарплатой. И только ради того, чтобы хоть что нибудь изменить в этой деревне, где прошла все мое детство. У нас на заводе частенько наблюдалось такое явление. Если задерживали зарплату или обмен спецодежды, некоторые рабочие проявляли молчаливое недовольство администрацией цеха, путем переворачивания Урн с мусором и битьем лампочек в душевой. Тоже самое, я наблюдал и здесь в клубе, каждый день, вворачивая лампочки над входом. Но сделать ничего не мог. Да собственно уже и не хотел.