Борис Давыдов - Жернова

Прежде чем идти к Евдокии, Галина хотела взять с балкона бутылку вина, но вспомнила, что оставшиеся ящики – там, у соседки. Побежала к ней.

– Долгонько ходила, красавица, – встретила Евдокия помолодевшую подругу. – Алексея видела, подписал он бумаги?

– Подписа-а-л, – с непонятной соседке улыбкой ответила Галина. А повесив плащ, добавила, направляясь на кухню: – Всё нормально.

– Хорошо, коль так, – направляясь вслед за нею, сказала Евдокия. Она сразу почувствовала и коньячный запах от Галины, и табачный дым. – Ну, рассказывай, как там лягавые вставали на задние лапы перед тобой, – присев вместе с Галиной к столу, попросила она. – Вижу и губки распухшие, и «молнию» на платье сломанную.

– Не, Дусь, лягавые не стояли на задних лапках, – вяло сообщила Галина. – Попытался один встать на дыбы, но я его быстро на место поставила.

Евдокия хитро улыбнулась:

– А с кем ты пила, с Алексеем? А платье кто так грубо сдирал, что замок вдребезги? И сидишь ты, подруга, враскаряку, как будто клин в тебя вогнали. Никогда ты раньше не сидела так. Сознавайся девка, согрешила? Видно же: в твоих глазах мужик в фуражке нагишом стоит.

Галина покраснела и, опустив голову, тихо промолвила:

– Было дело, Дусь, согрешила. Вынудил один… а то бы с Алексеем не встретилась.

– Ну-у, а чего же краснеешь передо мной? Правильно сделала. А то муж пробовал других баб, а ты в скромницах ходила. Всё путём, молодец. А как он лягавый-то, ничего?

– Я не поняла с испуга-то, – тихо проговорила Галина. – Сначала напилась, чтобы не стыдно было, а до этого он с мужем дал встретиться. Если бы он плащ с меня не снял, убежала бы.

– Кто это он? – улыбнулась Евдокия. – Молодой хоть мужик-то или не очень?

– Тридцать три года.

– Хм, молодой. Но врёшь ты всё, Галька, – нахмурилась Евдокия. – А целовал тебя мент лягавый под пистолетом, что ли? Тут невооружённым глазом видно, что губки свои ты сама отдавала. Так губы измочалить время нужно. И без согласия с твоей стороны никак, думаю, не обошлось. Если без желания, то я бы, к примеру, лучше выплюнула свои губы. Чего ты врёшь мне? Ну, говори честно: в радость с ним целовалась, да и не только целовалась?

– Да, – несмело призналась грешница. – Но сначала я не хотела, Дусь, поверь. А потом как с ума сошла.

– Во-о, это другой коленкор, – оживилась соседка. – Сразу бы так. А то темнит чего-то, темнит. Тебе в радость было то дело, а мне в удовольствие тебя послушать. Сама-то уж, может, и не сподоблюсь, так хоть с твоих слов кое-что почувствую. Ну, давай, да поподробнее! – потёрла она руки. – Мужик-то стоящий попался? Да видно, что стóящий, коли враскаряку сидишь. Мне это знакомо ещё по каменщику тому. Он лучше мужа-то хоть?

– Намного лучше, – призналась Галина. И помолчав, добавила: – Правда, сначала поджилки дрожали, думала, умру.

Евдокия заулыбалась во весь рот:

– Ага, значит, хорош сýбчик. А, Галь?

– Да, – кивнула та. – Ещё он опытный оказался, ну и… расшевелил. Потом сама на него стала бросаться, как будто озверела. Ну и ласковый он очень. Ой, Дусь, ну такой ласковый, плакать хотелось от радости.

Грешница зарумянилась вся, глазки засияли яркими лучиками. Вдохновившись, она принялась рассказывать со всеми деталями и подробностями. Правда, кое-что всё же скрыла. Евдокия, слушая её, тоже разрумянилась как маков цвет. Она словно наяву увидела всё то, о чём так красочно говорила Галина.

– Вот это мужи-и-к! – невольно восхищалась Евдокия. – Вот это подфартило тебе. Наконец-то хоть бабой знающей стала. Да-а, у меня таких длинных сеансов не было. Слышь, а для меня такого не найдётся у лягавеньких?

Галина пожала плечами.

– Нет, ты поспрошай у свово, – не отставала Евдокия. Но тут же улыбнулась невесело. – Да ладно, Галинка, это я так. Загорелась немного от твоего рассказа. Куда уж нам, рыжим. Э-э-х, давай-ка лучше дерябнем по стопарику, успокоим свою нервную дрожь. А то инфаркт может хватить после таких картинок.

Выпив рюмку водки и закусив, Галина вновь стала делиться впечатлениями:

– А как он меня кусал, Дусь, ох и куса-ал. Как тискал всю. Груди до сих пор больно. И задницу. А волосы в самом интересном месте, думала, с корнем зубами вырвет. Многое во мне его возбуждало. Пристал ещё: почему, говорит, ты белая, как молоко? А я с детства не люблю загорать и на даче постоянно в закрытом платьице работаю и в специальной панаме. Ой, Ду-у-сь, – опять вспомнила она, – у меня порой глаза на лоб лезли, думала, задохнусь, умру. Ведь криком кричала. А в некоторые моменты самой кусать хотелось, как бешеной собаке.