Владислав Мирзоян - Vertuхайка ля мур. Дикий мёд домашней осы. Два сценария

– С такой сказочной задницей – жить да жить… любить да любить… и я не буду тебя убивать, белоснежка…

– Бороду… , – на английском прохрипела Блондо.

– Что? – молниеносно на французском переспросил негр.

– Бороду оторви… жарко… , – повторила Блондо на анг-лийском.

– Она просит отклеить ей бороду, ей душно – на фран-цузском объяснил американец.

– Душно ей…. а на хрена она её приклеила? – Негр оторвал ей бороду, потом усы, – Думала, мы тебя не узнаем?

– А так ей меньше идёт, – сказал американец, разглядывая Блондо.

– Фак ю, – простонала Блондо разбитыми губами.

– Что она сказала? На кого работает? – молниеносно пе-респросил негр.

– Она сказала — американец показал негру средний палец и чтобы у негра не осталось иллюзий, показал на него указа-тельным.

– Она? – негр указательным пальцем показал на Блондо, – Меня? – тыкнул указательным в себя – и показал средний.

Билл подтвердил.

Негр подумал, прикинул:

– Да я, в принципе, и не возражаю.

Блондо, на английском, тяжело дыша:

– Слушай, ты… козёл…

– Что она сказала?

– Она сказала козёл, – стараясь, помягче, перевёл Билл.

– Кому?.. Тебе, или мне?

– Конечно, тебе.

– Почему не тебе? – угрожающе повернулся к нему негр, — И почему, конечно?

– Ты же с ней работаешь, она тебе и сказала.

Негр долго смотрел на белого и рука американца как—то сама собой потянулась поближе к бензопиле.

– Я уточню у неё, – угрожающе пообещал негр и повер-нулся в Блондо:

– Кто козёл?

Блондо, на английском, тяжело дыша:

– Ты.

Всё ещё надеясь на ошибку, негр обернулся.

Но белый, прискорбно кивнув, подтвердил.

А Блондо хрипела, с трудом шевеля разбитыми, окровав-ленными губами:

– Я спала с тобой, козёл… только ради нашей Конституции и Президента.

– Что она сказала? – переспросил негр белого.

– Она спала с тобой? – удивлённо спросил белый.

– Да вроде нет, – удивился негр.

– А что она тогда гонит?

– На жалость давит, – подумав, предположил негр, – Ду-мает, я вспомню.

– Да, но она говорила о конституции .

– Нашей? – удивился негр.

– Нет, вашей, — огрызнулся белый.

Негр опять стал смотреть на него быком, но потом почему-то передумал, и снова на французском попёр на висящую Блон-до, – Я не буду тебя убивать … Я опушу тебе печень так, что ты потом на вопрос – на кого ты работаешь? – как милень-кая, будешь отвечать – на таблетки. Всю жизнь будешь так отвечать. И будет у тебя искусственная печень…

– Искусственная – бывает почка , – на французском по-правил белый.

– Да какая, *уй, разница! – на чистейшем русском заорал негр.

Блондо подняла окровавленное лицо:

– Я бы тебе сказала – на кого я работаю. Да наш Прези-дент, своим указом, номер сто один тире ноль три, запретил нам ругаться матом, афроматершинник. – и Блондо плюнула в белоснежного негра кровавой слюной.

– А это – расизм… – начал, было, белый, но заткнулся…

*

…пауза…

*

…негр наливается кровью…

*

– Я не сказала – негр. Я сказала афро, – кровавыми губами уточнила Блондо и уточнила не из страха, а из справедливости. И, чтобы ничего плохого про неё не подумали, добавила, – Афрокозёл…

*

…опять пауза…

*

– Я – швед, – на русском, угрожающе прошипел негр и, казалось, сейчас он убьёт её…

*

…и вдруг откуда-то раздался крик:

– Не верю!

*

Портрет Станиславского…

*

…и в кадр вбежал человек

и, бегая перед подвешенной Блондо и её мучителями,

устроил изысканную творческую истерику:

– Стоп, стоп, стоп, всем стоп! Ну не верю, не верю, не верю!… (негру) Ну кто так бьёт? (висящей Блондо) Ну кто так висит? Ну кто так плюётся? Ты должна ему в душу плюнуть. В его чёрную иностранную душу. Плюнуть от всей души, от всей широкой русской души. Как верблюдиха.