Валерий Роньшин - Осенний карнавал смерти – 2

Смотрит Сладкосолев: большущая комната с большущим столом. А на столе сидит карлик.

– Это же наш скунс, – шепчет Егору господин Шульц.

Пригляделся Егор: точно, он.

Тут дверь в комнату отворилась и на пороге появился здоровенный детина в папахе и с маузером.

– Товарищ Петренко, – докладывает, – кулаков из райцентра привезли. Куда их девать? Подвалы все забиты.

– Чем забиты? – спрашивает скунс.

– Монахинями.

– К стенке их!

– Кого – их? – не понял детина.

– Монахинь.

– А кулаков в подвалы?

– Нет, – сказал скунс, – тоже к стенке.

– А в подвалы – кого? – снова не понял детина.

– В подвалы – реквизированный картофель.

– А этих тоже к стенке? – Детина кивнул на Сладкосолева и господина Шульца.

– Этих?.. – посмотрел скунс вначале на Егора, потом на господина Шульца. – Да, этих тоже.

Сладкосолева с господином Шульцем провели недлинным коридором во внутренний дворик, поставили у кирпичной стены. И – расстреляли.

Снова очнулся Егор. На сей раз в стеклянном гробу. «Неужто нехристи по-христиански схоронили?» – поразился он и огляделся. Гроб стоял в небольшой комнатке, сплошь увешанной коврами. Даже на потолке был ковёр.

Вылез Егор из гроба и сразу же увидел… Варю. Живую . С распущенными волосами и в длинном полупрозрачном платье. Егор так и ахнул. И Варя ахнула. Егор насторожился. И Варя насторожилась. Егор ногой топнул. И Варя топнула… Тут-то до Егора и дошло, что он и есть Варя! И что перед ним зеркало.

Прошёлся Сладкосолев по комнате туда-сюда, сюда-туда… Странные ощущения: гру́ди вперёд тянут, зад – назад. Чудно́!

Вдруг раздался тихий стук в дверь. А следом голос, очень знакомый.

– Мадемуазель Дюваль, – промурлыкал голос, что твой кот, – позвольте войти. Это я, Пётр Ильич.

– Ну входи, – говорит Сладкосолев, а сам своему бабскому голоску диви́тся.

Дверь отворилась, и в комнату вошёл… господин Шульц в старинных одеждах. Подойдя к Сладкосолеву, точнее – к Варе, а ещё точнее – к мадемуазель Дюваль, господин Шульц галантно поцеловал у неё ручку.

– Как изволили почивать, дорогая Луиза? – интересуется.

– Да ничего, – отвечает Егор. – Нормально.

А господин Шульц руки́ Егоровой не отпускает, девичьи пальчики поглаживает.

– А я за вами, – мурлычет. – Окажите честь, отужинайте со мной… – И вдруг хвать Сладкосолева за сиськи! И ну их мять!

– Но! но! но! – возмущённо занокал Егор от подобного обращения.

– Мадемуазель Дюваль… Луиза… Лизанька… – лихорадочно бормочет господин Шульц, покрывая страстными поцелуями Сладкосолевское лицо. – Прошу… у-мо-ля-ю… одну ночь…

И, не дав Егору опомниться, подхватил его на руки и понёс к дверям… Довольно долго тащил он Сладкосолева узким и длинным коридором, затем надавил на выступ в стене, стена отъехала, и они очутились в опочивальне.

Господин Шульц из хрустального графинчика в хрустальную же рюмочку винца налил.

– Отведайте, Лизанька. – протягивает рюмашку Егору. – Ваше любимое. Бургундское.

Сладкосолев отведал. Честно сказать, так себе. Слабенькое. То ли дело первачок.

А господин Шульц мягко, но настойчиво уже тянет Егора к кровати.

– Лизунчик, – страстно шепчет, – вы обещали именно сегодня. В годовщину вашей смерти.

Понял тут Егор, что ежели он и далее будет хранить своё инкогнито, то господин Шульц его, пожалуй, и… Сладкосолева аж в жар бросило. Этого ещё не хватало, думает, не ровён час и рожать придётся.

– Вы же обещали, Луиза, – прямо-таки сгорает от похоти господин Шульц, – обещали…

– Ничего я вам, господин Шульц, не обещал, – холодно промолвил Егор. – Не выдумывайте.

Господин Шульц резко голову откинул, словно его в лоб звезданули.

– Егор?! – вскричал. – Ты что ль?!

– Я, – отвечает Сладкосолев.

Тут господин Шульц как примется хохотать. Хохочет и хохочет… На кровать от смеха повалился, слёзы из глаз ручьями бегут.

– Ой, не могу! – ухахатывается.

– Вам-то смешочки… – Егор тяжко вздыхает. – А мне каково? Даже по нужде теперь по-нормальному не сходить.

Отсмеялся наконец господин Шульц и сигару закурил.

– Не переживайте, Егор, – попыхивает. – Знаете, что гласит восточная мудрость: «Женщина, не печалься, что ты женщина, ибо в следующей жизни станешь мужчиной. Мужчина, не радуйся, что ты мужчина, ибо в следующей жизни станешь женщиной».

– Чё-то я вас не понимаю, – пожимает девичьими плечами Сладкосолев.

– А я сейчас объясню, – говорит господин Шульц и объясняет: – Многие люди помнят свои прошлые жизни. Вы же, как это ни странно, помните свою будущую жизнь. Короче, французская балерина Луиза Дюваль в следующей жизни станет русским трактористом Егором Сладкосолевым. Уяснила, Лизавета?.. – игриво ущипнул господин Шульц Егора за щёчку.