Борис Давыдов - Обочина

Она села на табурет вне себя от гнева.

– Алёна, ты почему в платье? – появился на пороге улыбающийся Михаил.

Алла молча посмотрела на него зло сощуренными глазами. Улыбка сползла с его лица.

– Что случилось?

Вскочив, она ткнула ему в руки фотографии.

– На, смотри! – И оскорбительным тоном добавила: – Мишу-у-т-ка.

Помрачнев, он кинул фотографии на кровать.

– Алёна, это же было давным-давно. И давно уже быльём поросло. А в народе говорят: кто старое помянет, тому глаз вон. Сейчас я объясню…

– Это кому глаз вон, мне? – перебила его Алла. – Или тебе твои вороньи глаза выцарапать?

Михаил посмотрел в её переменившееся, ставшее некрасивым, почти отталкивающим лицо и постарался смягчить голос:

– Алёна, мне не шестнадцать, а уже двадцать три года. Ну, были у меня когда-то женщины, я же не инвалид какой-нибудь, правда? Были, но познакомившись с тобой, я забыл и думать о них. Потому что до тебя никого не любил. А…

– Я тебе никогда не прощу этих женщин, – снова перебила его Алла. – И чтобы ты ни говорил мне сейчас, я всё равно буду тебя ненавидеть. И теперь ты для меня обычный дворовый кот. Всё, прощай, Мишу-у-т-ка.

Презрительно хмыкнув, она с гордо поднятой головой вышла из мазанки.

– Алёна, – растерялся Михаил, – вернись. Давай посидим, поговорим. Алёнушка.

Но она энергичным шагом удалялась в сторону автобусной остановки.

– Э-э-х! – крякнул от досады Михаил, глядя вслед своей возлюбленной. Затем покачал головой, тяжело вздохнул и прислонился широкой спиной к мазанке. «Почему я не сжёг эти злосчастные фотографии? – с горечью подумал он. – Теперь вот попробуй оправдаться перед чистой, ранимой девушкой. Ничего, может, поостынет к вечеру, а завтра надо к ней приехать».

Всю дорогу домой Алла чувствовала себя оскорблённой, обворованной. Как будто вместе с девичьим целомудрием она лишилась ещё чего-то важного. «Чего? – пыталась она найти в себе ответ. Может, вместе с целомудрием уходят какие-то другие качества? Или бред всё это?»

Она была настолько опустошена, что не хотела ни о чём думать. Но мысли сами лезли в голову, не давали покоя. И после долгих раздумий, приняла решение: «Михаил, несомненно, бабник, значит, он и потом стал бы мне изменять. Это, как я слышала, у мужчин неизлечимая болезнь, от которой они избавляются только в старости. А я что, смотрела бы, как он мне изменяет? Да я даже сейчас не могу его простить, а была бы женой, глаза бы ему выцарапала. Нет, долго бы мы с ним не прожили, разошлись: я никогда не смогла бы забыть эти фотографии. Так что всё, конец. А сейчас надо срочно найти нормального парня, забыться. А лучше бы, конечно, выйти замуж, но за честного парня, не знавшего до меня женщин. Тут бы я и Мишке, гаду, утёрла нос и сама бы успокоилась».

Алла лежала на диване, продолжая себя мучить воспоминаниями о прошедших сутках. На дребезжащий звонок вяло подошла к входной двери, за которой стоял Михаил. Но сегодня он был невесел, стоял будто в воду опущенный. Аллу кольнула жалость, но, переломив себя, она едко бросила:

– Мишутка, ты не на тот перрон приехал, двигай-ка дальше.

– Алёна, разреши всё-таки в квартиру войти, – тихо попросил он.

– А больше ничего не хочешь? Может, тебя ещё в мою постель уложить?

– Ну, зачем ты так.

– Всё, Мишутка, я пришла к твёрдому убеждению, что семейной пары из нас не получится.

– Алёна, подожди, не горячись. Давай поговорим спокойно. – Михаил хотел было войти в прихожую, но девушка грубо толкнула его в грудь.

– Куд-да лезешь? Ну-ка м-марш назад. – Захлопнув перед его носом дверь, она заперла её и пошла в свою спальню.

Постояв, Михаил решил позвонить Валентине Васильевне и попросить её как-то повлиять на дочь. Но потом раздумал, боясь, что та скажет: «Какой же ты мужчина, если любящую тебя невесту упустил?» И ещё что-нибудь в том же духе. «Да и может ли в таком случае мать повлиять на дочь? Вряд ли: сейчас не те времена». Правда, Алле Михаил позвонил: «Алёна, я надеюсь, что ты изменишь своё решение относительно нашей женитьбы. Позвони, я буду ждать».

Но Алла сказала, как отрезала, что звонить ему никогда не будет.

Вечером у неё состоялся с матерью трудный разговор. Мать никак не могла взять в толк дочкины резоны:

– Посуди, – убеждала она дочь, – где это ты слышала, чтобы здоровый мужчина до двадцати трёх лет оставался девственником. Да и зачем ему эта девственность? Девушка совсем другое: Бог её создал так, чтобы она нераскрытым бутоном предстала перед своим супругом, окропила его капельками своей крови, как любящего мужа умывают росой.