Борис Давыдов - Обочина

Немного полежав, она встала и прижалась грудью к широкой спине молодого мужчины.

– Цветочек ты мой беленький, – не выдержав, ласково прошептал он, поворачиваясь лицом к ней и целуя её щёки, глаза, волосы, – цветик ты мой, ясноцветик, снегурочка моя чистая…

Алла таяла от нежных слов, будто комочек снега под палящими лучами солнца. Она вдруг поняла: если бы Миша настоял, она давно бы отдалась ему. И сейчас, непонятно почему, девушке самой захотелось предложить себя. Может, просто в благодарность за его чуткое отношение к ней.

– Миша, – плотнее прижавшись к нему, прошептала она, – я согласна с тобой спать.

– Точно? – еле сдерживая волнение, тихо спросил он.

– Да.

– Алёнушка, – погладил он её по руке, – ты пока раздевайся, ложись, а я сбегаю к матери, скажу, чтобы она не ждала тебя.

Когда стемнело, влюблённые вышли на свежий воздух. Пахло свежескошенной травой и ещё чем-то для Аллы незнакомым, но очень приятным. Взявшись за руки, они дошли до края деревни и долго слушали, улыбаясь, лягушачий концерт, доносившийся с болота.

Утром влюблённые ворковали, лёжа в постели, когда мать постучала к ним и спросила, не хотят ли они парного молочка.

– Хотим! – закричал Михаил. – Сейчас, мам, приду. – Он встал с кровати, надел плавки. – Алёнушка, я сейчас.

Минуты через две вернувшись с кринкой, он сказал, едва переступив порог:

– Мать даже пуховой шалью укрыла молоко, чтобы оно побольше витаминов сохранило и было тёплым, как только что из-под козы. Пей, Алёнушка.

Взяв кринку, Алла прощебетала:

– Я ещё ни разу не пила козье молоко.

– О-о, – артистично закатил глаза Михаил, – ты многое упустила. Парное козье молоко, говорят, сравнимо по калорийности с грудным материнским. Так что пей, Снегурочка, и представляй себя младенцем.

За завтраком сидели вдвоём; Екатерина Ивановна сказала, что уже позавтракала. Сейчас она сидела на диване и откровенно любовалась красивой парой. Заметив, что Алла смущена, не смотрит в её сторону, подумала: «Неужто она до вчерашнего дня была девочкой? Что-то не верится, чтобы в городе в наше время непорочные девушки в восемнадцать лет встречались. Тем более с такой внешностью». Ещё немного посидев, она встала.

– Молодёжь, – сказала она, – я уж не буду вам мешать, пойду по делам. А вы ешьте, не торопитесь. Мишутка, картошку сам из печки вынешь.

Оставшись наедине с Михаилом, Алла тут же оживилась, защебетала. Сказала, как она счастлива, как ей легко сегодня, просто душа поёт. Наверное, воздух деревенский положительно на неё подействовал. И так посмотрела на Михаила, что тому стало ясно: причина её хорошего настроения – он. И только он.

После завтрака Михаил и Алла отправились помогать Екатерине Ивановне окучивать картошку. Увидев улыбающуюся пару, она и сама улыбнулась: «Хорошую невесту Бог сыну дал, красавица и непорочная».

Спустя час она зашла в дом, прихватила свою почтовую сумку и отправилась в соседнее село.

Вскоре Алла захныкала, что натёрла мозоли и попросила рукавицы. На что Михаил заметил:

– Деревенские, Алёнушка, в огороде без рукавиц работают. Я тоже без них обхожусь. – Оглядев пузыри на её ладонях, он шутливо сказал: – Да, твоими руками не мотыгой надо махать, а меня гладить. Ну, признавайся: согласна меня обнимать вместо мотыги?

– Мишенька, конечно, согласна. Только не здесь, а в мазанке.

– Договорились. Иди в мазанку, а я подойду скоро.

Войдя в глиняную избушку, Алла сбросила с себя халат и с облегчением легла на прохладную постель. На глаза ей попалась настенная полочка с книгами, которую не заметила вчера. Она встала и взяла в руки первую попавшуюся книгу. Это был потрёпанный русско-английский словарь. Открыла. Из книги выпала цветная фотография, где стоял обнажённый Михаил, а на руках у него голая, смеющаяся девушка намного старше Аллы. В книге оказались ещё три фотографии и на каждой – Михаил в обнимку с разными голыми женщинами. И сам полураздетый или совсем голый. Но особенно обожгла сердце Аллы третья фотография: Михаил лежал на диване, а на нём развалилась большегрудая женщина с лукавым прищуром, направленным в объектив фотоаппарата. И оба опять же голые. «Ай да Ми-и-ша, – удивилась девушка, – ай да сволочь проклятая, – закипая гневом, подумала она. – А мне, гадина, говорил, что я у него единственная». Швырнув книгу с фотографиями на пол, она бросилась в дом. Быстро одевшись, вернулась в мазанку. «Нет, я не уйду отсюда, пока не выскажу ему всё, что о нём думаю».