Александр Образцов - Siltntium! Пугачевские дети (сборник)

– Товарищ Думбадзе, – сказала она, – вы не помните меня?

Думбадзе внимательно посмотрел под шляпку.

– Колобова?

– Вера Петровна.

– Слушаю, – ему стало не по себе от ее неподвижного взгляда.

– Мы встречались при обыске у моей подруги по гимназии, Кравцовой. Вы тогда ничего не нашли.

Думбадзе помнил этот осенний случай. Ему было неприятно вспоминать о нем. Это был первый месяц его работы в городе.

– Слушаю, – повторил он.

– Вы мне нравитесь.

Думбадзе опешил.

– Что вы так смотрите? Ведь революция уравняла нас в правах.

– Вы не так это понимаете.

– Что же тут понимать? – пожала она плечами. – Я предлагаю вам рандеву, то есть встречу.

Думбадзе стиснул зубы. Он не мог понять – издевается она над ним или сошла с ума.

– Вы понимаете, что говорите? – резко спросил он.

– Ну, конечно, – сказала Вера Петровна. – Ваша репутация. Вы же новые люди. Вслед за нигилистами. Прощайте.

Думбадзе с видимым облегчением кивнул головой и пошел вниз.

– Постойте! – услышал он и оглянулся. – Слушайте… Вам это может показаться странным, подозрительным – вы ведь чекист, но я хочу встретиться с вами. Где угодно. Я люблю сильных людей. Не беспокойтесь, я не заговорщица. Я – женщина, хотя, может быть, вы и это разделение отменили…

– Вы очень много говорите, – медленно сказал Думбадзе.

Она расхохоталась.

– Так говорите вы! Или вы думаете, что это в порядке вещей, если женщина назначает свидание?

– Нет, я не думаю так. Где вы живете?

– Бульвар Коминтерна, семь, а по-старому…

– Мне не надо по-старому.

– Мой отец…

– И про отца не надо. Я приду в одиннадцать.

«Эта женщина, – подумал Думбадзе, – сумасшедшая».

В своем кабинете он подошел к зеркалу и осмотрел себя. Он сдвигал брови, смотрел исподлобья, скалил крепкие зубы и не находил в себе ничего, чем может увлечься женщина. За этим занятием и застал его член коллегии бывший матрос Махорин.

– Ты что, кацо? – сказал он и подмигнул. Хотя Махорин был старше Думбадзе на пять лет, но рядом с ним казался простаком. Прежде, чем попасть в ЧК, он командовал полком.

– Махорин, посмотри, – сказал Думбадзе, – может меня полюбить женщина издалека?

– Смотря какая. Издалека ты мужик что надо.

– Ты не шути, Махорин. Дело серьезное.

– Так я и говорю. Смотря какая. Есть, знаешь, дамочки, что на мрачный вид, как на огонь летят, а есть…

– Довольно. Так, говоришь, есть такие дамочки?

– Е-есть. Сколько хочешь. В Питере, в экипаже, был такой…

– Слушай, Махорин, – прервал его Думбадзе, – если женщина назначает свидание где угодно, понимаешь? где угодно. Что ты думаешь?

– Я думаю, что я бы этот вопрос не выносил на заседание коллегии. Или…

– Вот! Или. Или, понимаешь? Или она хочет, чтобы ты не выносил вопрос на заседание!

– А! Ну да!.. Пойдешь?

– Да.

– Дом окружить?

– Не надо… Не надо, конечно! Тогда уж забраться в горную пещеру, что ли? Мы ведь не во вражеской стране, в самом деле!..

Ночью Думбадзе встал, нашарил на кресле галифе, достал папиросы. При свете спички он смотрел на спящую женщину, пока не прижег пальцы. Сейчас Вера была так красива, что ему показалась невероятной вся эта история. А если действительно ничего такого? Все женщины в революцию стали немного сумасшедшими. Думбадзе вспомнил, как один военспец доказывал ему в Москве, что революции были сыграны для женщин, как балы. Что, когда уже им приедается все – и наряды, и театр, и искусство, – трубит труба, и мужчины начинают убивать друг друга. Но на этот раз, заключил военспец, они немного не рассчитали и мужчины во всей этой заварухе забыли о заказчицах.

Он еще раз чиркнул спичкой и прикурил.

– Алексей… – сказала она сонным голосом.

– Да?

– Ты простишь меня, хоть когда-нибудь, за то, что я тебе навязалась?

– Прощу. Спи.

– Я была немного… сумасшедшая, – шепотом сказала она. – И я так устала ото всех этих революций. Раньше мы жили тихо, и мне хотелось событий, катастроф, любви, а теперь не надо ничего, ничего… Только опереться на кого-то… на кого-то сильного…

– Как ты много говоришь.

– Да. Я страшно много говорю… Но я научусь… молчать… Иди сюда.

Думбадзе потушил папиросу.

Утром Махорин ни о чем не спрашивал Думбадзе, но тому трудно было сносить его взгляды.

– Нет ничего. Пока нет, – не выдержал он и взорвался: – Да не смотри ты, как кот!

– Ты не психуй, – спокойно сказал Махорин. – Нет, так нет. Что узнал?

– Отец почтовый работник, как его? почтмейстер. Сейчас служит, – неохотно сказал Думбадзе. – Она была замужем. Муж погиб в шестнадцатом. Нигде не служит.