Леонид Финкель - Меблированная пустыня (сборник)

Тогда и вспомни совет деда: самая прелестная в мире женщина, самый большой друг – это только микроскопические песчинки в сравнении с огромной радостью жизни, хотя и без женщины и без друга радость, разумеется, будет значительно меньшей. И все-таки… Сколько всего у тебя будет!

Ну, во-первых, страна. Плохая или хорошая, с левым правительством или правым, с автобусами, которые ходят в шабат или нет, с собственными ворами и проститутками, о которых «мечтал» Бен-Гурион (чтоб быть похожим на другие государства), но своя собственная держава. Государство. Медина. [1] «Государство», иврит Упаси Бог покинуть её, как покинули когда-то наши предки. Если б они защищали её с таким рвением, какое последующие поколения потратят на возвращение, её никогда б не отняли.

Трудно даже представить, что значит своя страна! Не могу и я о том сказать, потому что не выпил её ещё не только сполна, но, можно сказать, даже не пригубил. Конечно, и в других землях жили евреи, как жили наши предки на Украине. И небо там синее вовсе не от синяков, а потому что просто синее. Но дышать там можно было, только непрерывно крича: «Ура!». А это утомительно, да и на оптимиста нельзя выучиться, им надо родиться.

В сущности, Израиль – это воскрешение действительности, которая была до нас… И если у тебя есть воображение – оно у тебя есть наверняка – ты услышишь, как играет на арфе царь Давид, как Шломо [2] Царь Соломон. шепчет слова «Коэлет» [3] Книга «Экклезиаст» , как стонет связанный Шимшон… [4] Самсон

На этой земля у меня устойчивое ощущение полёта. Как в сновидении всё является разом и откуда-то… И эта удивительная новизна рождения! Представляешь, родился стариком, а умирать буду, это уж точно, ребёнком. И по земле хожу, как по небу и парю головой над бездной неба…

Только сейчас я понимаю, что жить на Святой Земле – духовное сверхусилие, насколько же это лучше духовной рассредоточенности, когда каждому достаются только крохи…

И ещё, внук мой, есть у тебя свой язык. И тут я тоже не могу тебе сказать, что это значит, хотя с ивритом у меня никаких проблем. С моим ивритом проблемы у всех других израильтян.

Чужой язык – это почти всегда чужой ум.

Язык – родимое пятно души. Язык пророков даётся во спасение. Один такой в мире!

Быть тебе верующим человеком? Это выбирать тебе самому.

Мы с твоей бабушкой уезжали из богооставленной страны. Бог ушёл из неё, потому что оказался ненужным: он мешал творить насилие, ставить эксперименты, не задумываясь о праве на них.

Мы оказались неверующими, потому что выросли в неверующей стране. Неверующие и теперь. Не потому, что не желаем, скорее не готовы поверить…

А вера делает человека не только совестливым. Вера делает человека ещё и молодым. Остался же молодым наш праотец Авраам, и была в свои девяносто лет молода Сарра, чтобы родить ребёнка. И что, ещё пуще, чтобы желать его…

Ах, как часто мы были ворчунами:

– Ну и жизнь! Перевернул бы её кто-нибудь верх дном!

Прошу тебя, не верь тем, кто так говорит. И упаси тебя Бог что-нибудь переворачивать. И никогда, ты слышишь, никогда не делай революций. Потому что сделать революцию – значит сдвинуть огромный камень, который полетит в пропасть, всё руша, всё, сметая на своём пути, вызывая обвал за обвалом. Что в сравнении с этим обвалом измена женщины или друга, тем более, что женщин в этом мире куда больше, чем нужно для одной жизни. Да, в сущности, и нужна только одна, которая перетерпит все твои глупости и бредни, как терпела их твоя бабушка, когда у деда вызревала страстная любовь ко всему миру. И уж вовсе безудержная – к книгам, которых не было разве что под кроватью.

Всё ничто по сравнению с обвалом огромного камня, который, как оказалось, и остановить невозможно, только и дождаться, пока он достигнет дна пропасти…

Если тебе уже захочется какой-нибудь новой, неслыханной свободы – надень-ка ты на ночь фригийский колпак. И всё. И перетерпи. Только не делай никаких революций. Бог с ними…

Вот, кажется, и всё. Тем более, что наверняка найдутся люди и даже кто-нибудь из родственников, кто скажет, что всё-таки было бы лучше, если бы я оставил тебе дом, самолёт, или на худой конец яхту. Да я и сам так думаю, тем более, чем это куда надёжнее предотвратит тебя от революций, нежели абстрактные советы.

Но я же предупредил: на всю эту роскошь – нет разбега. Так что передаю только свои суетные мысли, то, что нажил. Как видишь, немного. Совсем недостаточно, чтобы ты пришёл на нашу с бабушкой могилу, хотя, если честно признаться, нам очень того хочется. Приди и положи камень. Он, этот камень, из тех, что наши предки столько раз разбрасывали и собирали, сыграл не последнюю роль и в нашей жизни.