Н. Левченко - БЛЕF

Закончив предыдущую строку, сестра остановила своё стило над бумагой. Она пыталась угадать, чем кончится тирада, и ощущала взгляд начальства, который до печенок пробирал ее. По слухам, доходившим до нее со времени ее летальных отношений с местным ординатором, она была «пока свободна», причем еще такой наружности, что в ратном окружении психиатрических светил скучать, наверное, не приходилось.

Думая о красоте, врачебный палец распрямился над столом и описал в горизонтальной плоскости петлю.

– Помилуйте, а что сейчас? Чего нам дал латинский мир с его плутократическим язычеством, и даже христианство? Memento, quia pulvis : помни, что ты прах! Да. А что-то всё-таки немодно? Аменхотепов с этой симптоматикой за полугодие ни разу не бывало!

– Akhenaton , – поправил он. – Уа’нрэ Н’фрхеп’рурэ . Как вам угодно.

Но врач смотрел на медсестру: как школьник, брякнувший чего-то у доски. Видимо когда-то был отличником.

Сестра стесненно улыбнулась. Ее свободная рука в отглаженном и стянутом в запястье рукаве, как, подчинившись внутреннему импульсу, легла на стопку аккуратно сложенных бумаг, поправила клееный фальц, – помедлив, поднялась и прикоснулась к лацкану халата на груди. Своими скрещенными пальцами, на безымянном – перстень с уреем, символизирующий власть, она, должно быть, подавала ему знак. Затем, из-под сведенных к переносице бровей взглянула. Узнала или нет?

На всякий случай он тоже улыбнулся ей. В ее чертах (значение сестра , как воспринималось это и рехит и немху в ту эпоху, в его душе не отделялось от – любимая ) соединялись чувственные губы, и в складках рта была как вынужденная кротость. Это создавало в её облике полную противоположность той снисходящей неприступности, которой покоряла Нефр-эт. Сидевшая напротив напоминала ему Кийа, его вторую верную…

– Еще одну или вторую, верную ?

Кийа-медсестра опять пытливо посмотрела. У него была худая шея, с заметно выдававшимися скулами, яйцеобразно вытянутый череп, который должен был бы придавать ему в глазах простонародья признаки богоподобия, и тощие лодыжки. В конце концов, мелькнуло в голове, они могли не полениться, через какой-нибудь портал проверить это.

Пока сестра возилась со своими записями, врач вынул из халата зажигалку, пачку с чахлым дромедаром на картинке и положил перед собой на край стола.

– Так вы женаты, как я понимаю: жена, наложница, стало быть, и дети есть. А здесь как оказались? Чего-то уж, голубчик мой, далековато от Египта!

Он взял оправленный в латунь цилиндрик зажигалки, чиркнул ей и стал, как фокусник водить перед лицом, так, заодно исследуя реакцию.

Ослабленная муха около него тем временем переборола страх разбиться и делала отважные попытки покорить вершину. Похоже, ее чем-то соблазняла дырка сбоку башмака для сигарет, но ей не удавалось докарабкаться до прорези, она перебирала двумя лапками, цеплялась за отвесную кофейно-белую глазурь, но, обессиленная, не удерживалась и срывалась. Затем, наверное, решив вернуться сюда в следующей жизни, замельтешила пластинчатыми жилистыми крыльями и улетела. Прервав свои манипуляции, врач вместе с креслом градусов на тридцать развернулся в том же направлении, как бы говоря объекту раздражения adieu . Лысеющим виском он посмотрел на медсестру и произнес в уме еще одно напутствие, уже не на французском. Выполнив предсмертную глиссаду перед подоконником, муха села на стекло за шторкой, еще раз прожужжала там, в агонии, и вероятно испустила дух. Не оборачиваясь, он снял очки и стал их протирать о край халата.

– К тому же слабость конвергенции, по-моему. Вы сами-то там не были? Черная земля: Кемет , как будто. Еще они зовут ее любимая: Та-Мери . Подбитый то ли мамлюками, то ли от эрозии такой, как прокаженный Сфинкс без носа. И желтоватый Нил, усеянный фелюгами: река . Или вот Абу-Симбел в скале, потом Карнак с его известняковыми пилонами. Гигантомания, я вам скажу. А нынешнему, между прочим, нечета. Не торопились жить, чего уж там: жевали свой инжир перед отъездом, – так, чтобы память освежить, запомнить вкус и погодя вернуться. Не помню, как он на туземном языке: фига, или смоква, всё одно…

Закуривая, он бросил взгляд на пепельницу, как будто не уверен был, что муха улетела.

– В отпуске-то не были еще? куда-нибудь уже наметили? А жаль! У них там вроде ничего не изменилось, все те же басенки про ибисов и фениксов. Что-что? – взглянув на разлинованное небо за окном, он щелкнул зажигалкой возле губ с зажатой сигаретой. – Вы слышали? Ну да, век новых технологий, я забыл. Хотя, вы знаете, про эти чудеса у Геродота еще есть. И то, куда спешить, когда ни времени, ни смерти в нашем смысле. Memento, quia pulvis! Memento, quia … Вы понимаете? И хоть бы что! Пиво и котов любили.