Василий Островский - Веское доказательство. Роман

– Дорогая Галина, – извинившись, продолжал он, – вашего друга обвиняют в хранении огнестрельного оружия. Суд может расценить это как подготовку к теракту, – глядя ей прямо в глаза, пояснил он.

«Что если это обычный шантаж?» – подумала Галя. Но мысль, что Вадима могут расстрелять, как когда-то её отца, ужасала. Страх полностью сковал мозг. Атташе ненадолго удалился, оставив её в неприятном замешательстве. Вскоре он вернулся, сказав, что знает, как помочь Вадиму.

– В ваших силах спасти его, – проникновенно начал он. – Надо лишь время от времени снабжать нас информацией. Соглашайтесь, и я обещаю, мы вытащим его из беды.

– О какой именно информации идёт речь? – спросила наполовину сломленная Галя.

– Некоторые подробности о людях из высшего света. Ваше теперешнее положение это позволяет… Связь будем держать через Шона. Кажется, вы уже знакомы, – слащаво улыбнувшись, заметил атташе.

– Вадима освободят? – недоверчиво посмотрев на него, спросила Галя.

– Мы сделаем всё возможное, чтобы наказание не было суровым, – пообещал он, подсовывая ей на подпись заранее составленный контракт.

«Если их интересуют всякие сплетни о лондонской элите, то их можно выдумать. Главное сейчас – вытащить из ямы Вадима», – мысленно рассуждала она, не читая подписав контракт. Ей хотелось скорей покинуть этот островок прежней жизни, вернуться в свою уютную лондонскую квартиру. Мысль, что ей удалось спасти любимого человека, согревала душу.

Вернувшись на оживлённые улицы города, она уже не замечала их прежнего блеска. Роскошь, ставшая доступной для неё, внезапно перестала существовать. Она вновь почувствовала себя опутанной сетью ненавистных идей.

В начале головокружительной карьеры находились критики, сравнивавшие Галю (не в её пользу) с другими примами. Но ни один из них не осмелился отобрать у неё право называться самой юной прима-балериной Королевского балета. Её обаятельная улыбка ещё долго украшала обложки всех глянцевых журналов. Говорили даже, что её ждёт Голливуд, но она и слышать не хотела ни о чём, кроме любимого балета. Перед такой светской львицей, как она, легко распахивались даже самые неприступные двери. Это помогало ей собирать информацию для московских хозяев.

Находясь в головокружительном ритме жизни, она не переставала думать о Вадиме. Известия о том, что он по-прежнему несвободен, сильно мучили её, доставляя немыслимые страдания.

Закрыв входную дверь, Галя устало сбросила туфли и прошла в гостиную.

«Пробежаться бы сейчас босиком да по травушке-муравушке», – подумала она, ступая на мягкий персидский ковер. Из впечатляющего размера окон открывался превосходный вид на ночную Темзу. На другом ее берегу, на фоне яркого синего неба вырисовывался четкий контур собора Святого Павла.

Она легла на белый кожаный диван, занимавший чуть ли не половину просторной гостиной, оформленной в лаконичном, но с элементами постмодернизма стиле.

«Именно о такой квартире я всегда мечтала. Здесь так приятно наслаждаться одиночеством после спектакля, – подумала она, по-кошачьи потягиваясь. – Но все теряет смысл, если рядом нет того, кто когда-то прижал меня к себе и прошептал слова любви. Ни один из местных аристократов, предлагавших самые серьезные отношения, при всей утонченности манер и безупречности вкуса, не мог сравниться с волшебным обаянием Вадима. Его чувства ко мне настолько глубоки, что способны затмить любой, самый громкий титул. Я отдала бы все, чтобы разделить с ним жизнь, познать до конца, что значит любить и быть любимой».

Она бросила взгляд на висящий на стене пейзаж эпохи Диккенса и Теккерея и мысленно перенеслась в прошедший вечер. После спектакля к выходу подъехал «роллс-ройс» сэра Генри, ее большого поклонника, известного всему Лондону мецената.

Галя получила огромное наслаждение, проезжая через Кент по дороге, ведущей к старинной усадьбе, украшенной круглыми зубчатыми башнями, возникавшими, словно мираж, над верхушками вековых елей. Огромный холл, залитый светом витражей, был способен вместить половину лондонской знати.

«Этот старик питает ко мне те же чувства, которые испытывал Гете, незадолго до смерти влюбившийся в свою восемнадцатилетнюю помощницу, – подумала она, вспомнив, с какой нежностью сэр Генри целовал ей руки на прощание. – Но меня больше интересует его сын Уильям, занимающий высокий пост в правительстве, – Галя тяжело вздохнула. – Мне никогда не привыкнуть к этой роли. Они так милы и обходительны, а я думаю лишь о том, как выпытать у них побольше информации для своих московских хозяев. Не думала, что это будет так унизительно для меня самой. Но назад дороги нет, я обязательно привыкну. Постепенно эта двойная жизнь пропитает каждую клетку моего мозга, и я забуду, кто я на самом деле, превратившись в Мату Хари или закончив, как великая, но несчастная Ольга Спесивцева».