Паратиков Павел - Шаг на пути к небу. Роман

– Простите, братушки, Христа ради, за всё. Он трижды перекрестился, и поклонился до земли.

– Герои вы мои дорогия. Матвей сделал шаг, и, оказавшись между крестами, положил на них руки, как бы обняв братьев за плечи.

– Пусчай земля вам будет пухом, братушки. Царствие вам Небесное и вечная память. Ну, а мы, с Андрейкой меньшим, и за себя и за вас постараемся жить.

Отойдя от них, он подошёл к крестам, где были похоронены его дед и бабушка. Их Матвей не помнил. Бабушка умерла ещё до его рождения, а дед, когда ему было два года. Старшие братья хорошо помнили деда, особенно эпизод посажения на коня. В детстве, они часто вспоминали, как в три года, отец с дедом сажали их на коня, по старинному казачьему обычаю. Матвей же уже не застал его, и этот обряд отец совершал один.

Постояв у родных могил ещё минут пятнадцать, придаваясь воспоминаниям, он попрощался с ними, и, откланявшись, пошёл в станицу.

На пороге сельсовета, на него наскочила девушка, спешно выбегающая из дверей.

– Ой, извините, пожалуйста, – поднимая на Бандурина большие, карие глаза, повинилась она за свою неуклюжесть.

– Да ничего страшного, бывает, – отреагировал он с улыбкой, на её извинения. – Ты сама – то не зашиблись?

В этот момент, из двери появился лысоватый мужичок, лет сорока пяти, небольшого ростика.

– Беляева, ты ещё здесь? А ну бегом на ферму, я те сказал. И до конца смены чтоб ни шагу.

Девушка побежала, размахивая из стороны в сторону, длинной, чёрной косой, выбившейся из-под платка.

– Эт Настасья Беляева, чи ни? – поинтересовался Матвей, у закуривающего папиросу, лысоватого мужичка.

– А вы кто будете? – не ответив на вопрос, резко и грубовато, оборвал его тот, протирая платочком испарину, со своей лысины.

– Бандурин я, Матвей Семёнович, – ответил он, со спокойствием в голосе, показывая собеседнику, что нет причин для грубости. – К председателю иду я.

– Ну, так вот и идите к председателю, – всё с тем же раздражением в голосе, рявкнул тот, нервно пуская клубы дыма.

Матвей, молча зашёл в раскрытую дверь.

Постучав в кабинет, с надписью на табличке «Председатель Пустовал Пётр Аркадьевич», он услышал из—за дверей, – Войдите.

– Здорово жавётя, – поздоровался Матвей входя.

– Здоров, здоров, – отрываясь от разложенной на столе газеты, ответил черноволосый, с густыми, чёрными усами человек, сидящий под портретом Ленина. – Вы по какому вопросу?

– Да мне бы на учёт встать. Матвей отметил для себя контраст общения, которое только что, состоялось на крыльце.

Мягкий, спокойный и уравновешенный голос председателя располагал к общению.

– А фамилия ваша как? – поинтересовался тот, всё тем же мягким голосом.

– Бандурин Матвей Семёнович.

– А, всё, понял, понял, Семён Евсеевич сегодня заходил. Я Пётр Аркадьевич Пустовал, – он встал из—за стола, и протянул ему руку.

– Ты присаживайся, Матвей Семёнович, – выдвигая стул, проявил гостеприимство председатель. – Мы с отцом уже договорились. Он гутарит, ты конюх знатный.

– Ну, есть немного, – засмущался Бандурин, давно не испытывая отцовской протекции.

– Ну, вот и хорошо. До зимы поработаешь пастухом, а там на конюшню тебя определим.

– Да я за любую работу, главное що дома. Тринадцать лет дома не был, истосковалась душа по родным краям. Манера общения Пустовала располагала к доверительному разговору.

– Да, за тринадцать лет жизня наша сильно поменялась, – перебил его Пётр Аркадьевич. – И ты, наверное, тоже изменился, а Матвей Семёнович? Председатель вопросительно посмотрел на него.

Бандурин понимал, на что намекает Пустовал.

– Вот смотри брат, что пишет газета «Красный казак». Он взял её со своего стола, и положил перед Матвеем.

– Партия и Советская власть верят нам с тобой в том, что мы приложим все усилия, для того, чтобы обеспечить нашу молодую республику продовольствием. Председатель смотрел на Бандурина испытывающим взглядом, пытаясь увидеть его внутренность. Матвей понимал, что тринадцать лет отсидки, за борьбу против Советской власти, наложили на него соответствующий отпечаток, с которым ему предстоит жить, всю оставшуюся жизнь.

– В этом году, нам поставили двойной план, который мы не смогли выполнить, – продолжал Пётр Аркадьевич. – В связи с чем, на сегодняшний день, положение у нас, прямо скажу, критическое. И товарищ Сталин, надеется, что станичники поймут эту ситуацию правильно, и приложат максимум усилий, для выхода из сложившегося кризиса. Страна нуждается в продовольствии. И кроме нас, и таких как мы, дать его ей некому. Пустовал, завершающе хлопнул по столу ладошкой, и встал. – Вот такая вот история, брат.