Людмила Козлова - Письма Булгакову. Роман. Избранное. Т. 3

Можно продолжать и продолжать серию новостей – и все они будут весьма удачно вписываться в рамки абсурда (если, конечно, абсурд имеет какие-то рамки). Добавить можно, пожалуй, лишь цифры биржевых курсов валют. Доллар – 66, 45, евро – 70,38 рублей. Спустя один день, доллар уже 67,74. Совсем недавно (года не прошло), курсы валют были в два раза ниже. И новости тогда казались оптимистическими.

Это жизнь. Но и жизнь, и сон – всё неуправляемо рождается ниоткуда, движется неизвестно куда, и никому не дано знать, чем закончится.

Труба

(3 декабря – 2015 г)

Ежегодное послание Федеральному собранию. Тон докладчика какой-то неуверенный, словно идёт в тайге, нащупывая тропинку. Да и то – после недавней публикации материалов расследования ФБК Навального о художествах сынков генпрокурора – всё, что ни говори, будет восприниматься через эту призму круговой бандитской поруки. Вот и неуверенность. А ну как народ роптать начнёт! Но народ не ропщет. Народ привык к беспределу. Все знают, где живут, что происходит. Но никому уже дела нет ни до чего! Удивить воровством, бандитизмом, издевательствами над людьми, любыми запредельными преступлениями уже невозможно. Полная и стопроцентная адаптация!

И вот что странно – видела я в этот день, как раз по окончанию трансляции в 16—00 по местному времени говорящую картинку. Большая круглая кирпичная труба бывшего советского хлебозавода (а ныне – торгового склада) вдруг зарделась флуоресцентным оранжево-багряным сиянием. Последний луч солнца как-то так упал из-под огненных туч заката, что труба засияла, загорелась и даже задымилась розовым заревом. Длинное громоздкое здание, на котором и восседала труба, оставалось тёмным, а над крышей творилось что-то невероятное. Ничего подобного не наблюдалось ни до, ни после этого дня. В тот критический для страны момент мне оставалось только воскликнуть про себя (ибо не с кем было поделиться!): «Нам – труба!».

Похоже, природа не просто даёт говорящие Знаки, но уже криком кричит. Но… не слышим! Не видим! Не хотим ничего знать!

Реальность становится всё трагичнее и анекдотичнее – одновременно. Почти как при КПСС.

Боги

И снова мы в зоне, где ржавые оси

Людские сердца, как шампуры, прошили,

Где бронзовой дланью маячит Иосиф —

Его превосходительство

Джугашвили.

Мы странно, так странно

без воздуха живы —

Анаэробные, многорукие Шивы.

Мы даже любить умудряемся в зоне,

Где воздуха нет в эмпирИи убогой.

О, матерь Мария! Сей возглас резонен —

Но мы многоруки

и сами как боги.

Подлодкою «Курск» затонувшее время,

Рутина кошмара (О, матерь Мария!)

Воздушный пузырь – словно Премия Гремми,

Но… быстро

заканчивается

эйфория.

Что такое пошлость в литературе

Мой коллега, один из тех, кто когда-то прошёл через шпицрутены соцреализма, написал в Фэйсбуке: «Мой трудовой стаж исчислялся со дня вступления в СП, у меня была возможность иметь кабинет (два десятка метров доп. площади). Наконец, – и, может быть, это самое главное, – мои работы принимались или отвергались после оценки серьезными критиками (опять же – профессиональными!). Управление качеством (в том числе жесткое издательское сито) позволяло мне с чистой совестью пользоваться вышеперечисленными „благами“ и считаться профессионалом, зарабатывая на жизнь литературным трудом».

А вот мне думается иначе. Писательский кабинет, стаж, контроль за качеством, зарплата за просеянные через издательское сито книги, – если всё это критерии профессионализма, то, как так могло произойти, что при смене политики все профессионалы вдруг перестали быть таковыми? Значит, производился контроль не за качеством литературы, а проверялось многоступенчато что-то другое? Видимо, соответствие политической линии? Сменилась политика, и новая политика предложила новые критерии для литературы. Вместо соответствия писателя генеральной линии партии, теперь необходимо соответствие рынку. Так что такое профессионал в литературе? Профессионал тот, кто работает на идеологию государства, получая за это зарплату, или тот, кто выдаёт тексты, которые можно продать? Если и тот, и другой профессионалы, значит, литература – просто товар. А те, кто занимается производством такого товара – подмастерья. Мастером же в литературе становится лишь тот, кто умеет свободно мыслить и не зависит ни от кого, кроме бога. Государство при социализме (ленинизме, сталинизме, брежневизме) и теперешний рынок делают одно и то же – управляют процессом творчества, только с помощью разных рычагов. Одно ничуть не лучше другого. Тогда литература была товаром, который заказывало государство, теперь заказчик – рынок. Тогда государство сжирало таланты и ломало судьбы и жизни, теперь это делает рынок. Так что ничего не изменилось – только тогда спросом пользовались одни профессионалы, а теперь – другие. Вот и вся разница. Соответствовать линии партии ничуть не меньшая пошлость, чем соответствие рынку. Настоящая же литература обычно взрастает вне товарных отношений. Это истина, и не видят её лишь те, кто прошёл идеологическую дрессуру КПСС. Они так и не поняли, что произошло за последние 25 лет. Но, Михаил Афанасьевич, ваш Мастер жив, несмотря на всенощные труды шариковых.