Евгений Карпенко - Линии дней

…Подлинного текста письма, конечно, не сохранилось, а придумывать что-либо здесь станет сомнительным ходом в игре с собственной памятью. Отмечу лишь, что написано было аккуратным округлым почерком, чисто и грамотно. Писавшая его девушка не представилась, и я мог лишь догадываться, от кого оно. При строчке «…когда ты рыл какую-то яму…» вспомнились чудные ямочки на щеках Заремы, и на душе стало отчего-то грустно, тоскливо. Заканчивалось письмо приглашением для встречи в полночь на выгоне за дворами…

– На «выгон» опять приглашали… – сказал я брату.

– Не верю я им, подстава, – отвечал Андрей. – Кто-нибудь из наших недругов поручил сестре написать это письмо.

– Что-то ты совсем скис, никому не веришь.

– Да, – проговорил Андрей. – Не верю я здесь уже никому. Сгорела вера…

– А Айана, как же?

– Айана, славная девушка… много хороших слов знает.

– Что, и ей не веришь? – спросил я его.

– Верю, не верю ей… не столь это важно. Я больше верю её брату Тимуру. Как-то ещё осенью он перехватил меня на улице и предупредил: если у меня случится что-нибудь такое с Айаной, – голову отрубит!

В те дни мы с братом часто уходили далеко в лес, гуляли вдоль дивной глади горного озера. Вдохновенно строили жизненные планы, где здешним холмистым ландшафтам места уже не было. Я рассказывал брату о своей городской жизни, – радостях, переживаниях, что, будучи неприемлемыми здесь мы и для города диковаты, провинциальны.

Вскоре после этого, нашу семью постигла удача, истинный масштаб которой мы смогли оценить спустя время. В поселковой администрации явилось для отца предложение, от которого отказаться было невозможно, да и бессмысленно. Полагаясь на рассудительность, ему настойчиво порекомендовали продать дом местным жителям, переселяемым с участка предполагаемого строительства клуба. Деньги были бюджетные, стоимость назначили покупатели, и она, конечно, недотягивала до общих расходов нашей стройки. Но и это было чудом, ибо никому в селе и в голову не пришло бы покупать что-либо у отца, отдавая собственные средства.

Продав дом, отец и мать разъезжались уже в разные города. Чтобы помочь с переездом, я снова приехал в Этоко. Заказав железнодорожный контейнер, мы солнечным летним утром грузили вещи матери. Отец заботливо участвовал в деле: укладывал хозяйственную утварь, паковал, чтобы в пути ничего не разбилось. Вид его был грустен, а будущее туманно, – все мы дети уезжали с матерью. Передав ей вырученные от продажи деньги, отец намеревался в Пятигорске начинать новую жизнь, – трудоустроится на работу, получить комнату в общежитии.

…Спустя несколько лет сотни и тысячи подобных нам семей уезжали из этих мест без оглядки. Продавали дома по цене приличного пиджака или велосипеда, не то, вовсе оставляя нажитое, бежали, прихватив лишь носильные вещи. «Удачей» была спасённая жизнь.

Поселение в Этоко отец впоследствии считал своей «непростительной» глупостью, затмением разума. Невзирая на обилие солнечных дней того года, в памяти они и впрямь сплошь тёмные. И может быть поэтому, никто из нас не проявил желание вновь побывать в Этоко, хотя бы бегло взглянуть, что теперь там и как.

Художником я не стал. Зато год учёбы в той школе оставил в памяти Вани много слов из кабардинского языка, и отчасти он понимает их речь.

В городской школе проверив знания Алёши за пройденный курс первоклассника, его снова отправили в первый класс. И на его судьбе это сказалось удачно – в будущем Алёша окончил государственный университет.

Восьмой класс в той школе для Андрея оказался последним в его общем образовании. В другое учебное заведение он в дальнейшем не поступил. А много лет спустя, когда в личной жизни брата всё было изъезжено вдоль и поперёк, – разводы, суды, алименты, – он вспомнил как-то Айану:

– Искренне и чисто она относилась ко мне, – сказал он. – Истинно любила…

1

Эту историю мне рассказал давний знакомый Лев Кириллов на сентябрьском пляже Черноморского побережья, неподалёку от Геленджика. Лет пять назад мы работали в одном подразделении крупного треста и в тот период у нас были доверительные, можно сказать приятельские отношения. Когда я перешёл на другую работу, наше общение прекратилось, а Лев остался в памяти волевым и успешным руководителем, твёрдо ступающим вверх по ступеням карьерной лестницы.

На курорте мы встретились случайно, и теперь я увидел его заметно поседевшим, постаревшим. Вспоминая былое, мы, как и прежде много говорили, смеялись, однако в его глазах то и дело мелькали беспокойство, неуверенность в себе, какая-то странная подавленность.