Евгений Карпенко - Линии дней

– Да мы всех вас здесь уничтожим, – закричал Махоев, добавив что-то ругательное на родном языке.

От мощного удара в челюсть от кого-то слева, я влетел обратно во двор, выскользнул из растоптанной обуви и плюхнулся на спину. Падая, видел, как высоко взлетел мой левый ботинок, слышал, как за мной захлопнулась увлекаемая пружиной калитка.

Перелезть к нам во двор для продолжения дела, парни отчего-то не посмели. С трудом поднявшись, я слышал за спиной их ненавистные выкрики, свист, и босиком пошлёпал в дом.

У тепла печки я грел мокрые от снега ноги, растирал разбитую скулу. Двигать челюстью было очень больно. Рваные ботинки остались хорошим уроком: в будущем я никогда не выходил за ворота в слабой обуви.

После этого случая, отношение к нам и вовсе ухудшилось. Даже те, с кем здоровались, перекидывались парой слов, при виде нас отворачивались.

В такие дни душа истово ищет какую-нибудь отвлекающую мысль, стороннюю идею для своей опоры. Для меня подобной идеей стало поступление в ростовское художественное училище, так как способности к рисованию у меня были с детства. От живущих в Ростове-на-Дону родственников я узнал условия конкурса, порядок приёма заявок.

Требовалось предоставить четыре художественных работы: две карандашных, две выполненных маслом, акварелью, либо гуашевыми красками.

Салона художественных принадлежностей в Этоко не было. Магазин здесь и вовсе один, – ряды трёхлитровых банок с яблочным соком, томатом, да раз в пару дней завозят хлеб.

С этой целью я поехал в Пятигорск, и приобрёл набор красок, кисти. Возвращаясь домой, с творческим предвкушением шёл по нашей улице. У двора Хошпаковых столпотворение молодёжи. Семья их тоже многодетна, и близнецы самые младшие. Завидев меня, все ринулись толпой:

– Что делаешь здесь? – спросил один из старших. – Зачем ходишь по нашей улице?

– Домой иду. Как же иначе от остановки идти? Другой дороги тут нет…

– Не ходи больше здесь! – крикнул один из них, и, подпрыгнув, ногой ударил меня в грудь. Падая, я получил ещё удар в ухо от другого парня и выронил краски. Коробка развалилась, и часть разноцветных баночек гуаши разлетелись по снегу дороги.

Понимая, что противостояние бессмысленно, их много, я молча поднялся и, подобрав коробку с оставшимися красками, пошел домой. Прижимая ладонью «горящее» ухо, чувствовал, как по пальцам текла кровь. Навстречу мне из калитки вышел Андрей:

– Что с ухом?

– Да вот, старшие Хошпаковы…

У задних ворот своего дома Айана с Асланом вилами счищали навоз. Мы с братом подошли. Отставив вилы, Айана осмотрела моё ухо и вздохнула:

– Не выжить вам здесь…

– Жалеть будешь? – усмехнулся брат.

– Буду, – потупившись, серьёзно отвечала Айана, и, подхватив вилы, стала нервно сгребать навоз в кучу. Малый Аслан недоумённо уставился на сестру.

В наборе красок из двенадцати цветов не хватало двух рядов светлых тонов, – белого, желтого, салатового оранжевого… Из оставшихся синего, бордового, черного да коричневого рисовать не хотелось, – мрачного было довольно и без картин.

Вспомнив про обещание отца работать в совхозе, как-то в ноябре председатель наведался к нам.

– Дом ты построил, – сказал он отцу, – теперь пора участвовать в общественной жизни.

– Работы не закончены, – возразил отец. – Мы кое-как отделали лишь две комнаты…

– Дым из трубы идёт, значит жить можно, – засмеялся председатель. – Будете с детьми ящики сбивать для совхозных нужд. Иначе выпишем вас отсюда на все четыре стороны.

– Дети в школе учатся…

– Дети твои непролазные двоечники, от них больше толку будет в этой работе.

– Двоечники потому, что почти все предметы учителя ведут на кабардинском, дети языка не понимают, – вздохнул отец.

– А ты хотел, чтобы из-за твоих детей страдали остальные? У нас большинство детей из русского знают не более ста слов. А твои, если хотят хорошо учиться, пусть учат язык.

Спустя пару дней трактор выгрузил у нашего забора огромную кучу деревянных планок штакетника, несколько коробок гвоздей, и один готовый ящик – образец.

Плата за изготовление ящиков была очень мала, если не ошибаюсь, пятнадцать копеек за штуку, и местные брезговали этой низкооплачиваемой работой. В полный рабочий день один из нас мог сбить не более семи. Поработав несколько дней, я убедился в бесперспективности этого занятия, твёрдо решив отсюда уезжать. Всё здесь стремительно теряло смысл.