Елена Колина - Двойная жизнь Алисы

«Помни, от смерти не уйдешь», – наставительно произнес в трубку неизвестный голос. Ага, а я-то и не знала!

Звонок был на домашний телефон, который почти всегда отключен за неуплату, поэтому я решила, что это адресовано не мне. Если бы на мобильный, то напоминание точно мне, а на домашний могли ошибиться.

Но слова «помни, от смерти не уйдешь» пришлись кстати: подкрепили мое решение уйти… Да господи ты боже мой, не из жизни, конечно! Уйти из профессии.

Когда у меня несколько лет назад брали интервью, я сказала, что уйду из профессии в семьдесят семь: «Я точно знаю, когда больше не захочу работать, – в семьдесят семь… Я буду уже на другом этапе жизни». На каком, черт возьми, этапе, и что я вообще имела в виду? Наверное, просто важничала. Теперь, когда мне исполнилось пятьдесят семь, я думаю иначе: почему в семьдесят семь? Думаю: зачем мне вообще когда-либо уходить из профессии?

В свой первый рабочий день я, конечно, опоздала, но я не виновата (сломался троллейбус, пришлось спасать детей из проруби, не прозвенел будильник)… Я действительно не виновата: на Мойке плохо с парковкой для таких длинных «мерседесов», как мой. У меня самый длинный «мерседес» на Мойке! И самый красный.

Я открыла подъезд Аннунциатиным ключом, полюбовалась на камин, изогнутые перила, чугунную дверь лифта. В Петербурге немало подъездов как будто с выставки «Петербург в стиле модерн», сохранившихся в революции и войны, где сквозь некоторое запустение проступают смыслы: среди чужих традиций и обычаев мы не совсем чужие, почти свои, мы здесь по наследному праву, мы чье-то продолжение. Иногда я специально захожу в такой подъезд: если постоять несколько минут молча, чувствуешь, как через тебя проходит время.

Ну, вот я и консьерж. Моя домработница уверяет, что невозможно стать консьержем без блата. Пусть и на один день, как я. Я, во всяком случае, получила эту должность по протекции моей домработницы.

Отперев будку, я занялась дизайном: на диван – плед и несколько цветных подушек, на столик кофейник, чашку, айпад. Настоящий консьерж (а я настоящий!) без ума от чтения, но я без ума от сериалов НВО, поэтому у меня с собой айпад. Всякий день человека должен быть прекрасен – это мой единственный принцип, других принципов у меня нет. Тот единственный день, который я собираюсь провести в будке, тем более должен быть прекрасен.

Смогу ли я работать на своей новой работе? Маслом, конечно, не смогу работать, но акварель и гуашь – почему бы нет? Кто сказал, что консьерж не может писать акварели? Мое амплуа в этом новом мире, в этом подъезде, в этой будке – эксцентричная старушка из бывших, в шляпке, пишет акварельки. Или лучше старушка-детектив? В детективах консьерж не последнее лицо. Рассеянно поднимает глаза от книги и путает имена жильцов, но первым находит улики. Иногда сам раскрывает преступления. Особенно старушка… ДЛЯ АМПЛУА СТАРУШКИ Я СЛИШКОМ МОЛОДА.

Интересно, что сказал бы папа, увидев меня в мои шестьдесят три года в будке консьержа, пишущую акварели?

Сказал бы, что, прежде чем уйти, четким жирным пунктиром наметил мою судьбу, – а я всегда жила поперек. Сказал бы, что он говорил, он предупреждал! Что если уж мне так приспичило рисовать, то нужно было получить техническое образование, человек с техническим образованием всегда заработает на жизнь у кульмана, а вот у мольберта нет, не заработает… Но это неправда! У меня были персональные выставки в Питере, и в Париже, и в Берлине. В Европе много моих работ в частных коллекциях, пока не прошла мода на постсоветскую живопись, меня покупали.

…Боюсь, что папа не ценит частные коллекции. Он человек советский, и все частное кажется ему несерьезным. Вот то, что мои работы есть в музеях Петербурга (не в Русском музее, конечно) – в музее современного искусства, в музее истории города в Петропавловке – покажется ему настоящим признанием, как, впрочем, и мне.

Последняя выставка была у меня два года назад. В галерее на Васильевском. На этой выставке кто-то вдруг купил разом почти все работы. Я думала, что же это за любитель меня, Алисоман? Это оказался мой друг юности, а теперь – государственный муж.

Давно, в 90-е годы, все со всеми дружили, кто пел, кто рисовал, кто руководил городом, и все были молодые. Разве мы тогда могли подумать, что наша питерская власть станет руководить страной, и мои друзья станут главными в стране, и мой близкий друг станет пусть не самым главным, но очень важной персоной, Тем, Кого Нельзя Называть?.. Я не видела его двадцать пять лет (только по телевизору), а тут он вдруг появился на моей выставке – и купил картины оптом… Оставшиеся работы тоже были проданы, их купили обычные люди, не оптом, а по одной.