Елена Николаева-Цыганкова: Чудеса во всём. Сборник сказок

Постучал он в избушку. Никто не ответил ему. Лишь избушка переступила с ноги на ногу.

Подергал он дверь, открылась она. Зашел он в сумерки дома. Осмотрелся. Заметил дрова у печи и растопил печь. Ведь огонь живой, может он поможет ему найти отгадку.

Весело принялись гореть дрова. Затрещали в печи. Пыхнула печь дымом сначала в избу, не топлена была давно, а потом дымок пошел и из трубы.

Присел молодец-богатырь на лавку у стола, смотрит, а скатерть-то ведь платок Семерины, ведь именно такой платок был накинут на плечи суженой, ведь в таком она провожала его.

Мысли его туго и медленно пытались соединиться в единую картину. Не получалось им пока сложиться.

И заговорила тут печь языком человеческим: «Спасибо тебе, родной мой, что пришел ко мне, что увидела тебя живым и здоровым, но вижу милый, что несчастен ты, и причину знаю, знаю, но сказать боюсь».

– Ты ли со мной говоришь, Семерина? Ты ли? Сердце мое! Любимая моя! – бросился Плимас к печи.

– Я, мой милый, да, твоя Семерина, заколдована старушкой-колдуньей, она завладела моим обликом, а меня превратила в избушку на курьих ножках, да на цепь золотую посадила, да цепь-то та не простая, невидимая, но не дает мне с места уйти. Да и Лес наш Глухой, сколько бы я не кричала, не слышит зова моего никто. А если кто и забредает сюда случайно, то подойти к избушке боятся. Лишь ты один не побоялся, зашел, печь затопил, меня огнем оживил, дал мне огнем этим с тобой говорить.

– Что же делать нам, милая моя, как мне тебя вызволить из плена колдовского? И зачем старухе понадобилось тебя в избу превращать?

Рассказала Семерина, что приглянулся колдунье богатырь, хотела обманом заполучить его в мужья. Потому и околдовала её и в лесу на цепи оставила.

Рассказала еще Семерина, что ходят по лесу волки, но не свирепые, они рассказали ей, что они заколдованные богатыри, эта старушка-колдунья сначала их так же уводила обманом от суженых, а потом уж околдовывала молодцов себе для воинства лесного и темного. Не нуждается она ни в красавицах, ни в богатырях. Видит она в них только слуг своих. Вот и озлобленная ходит по миру, колдует и околдовывает. Пытается она красоту и силу людскую себе на служение поставить, но не на светлое служение, а на темное.

Но есть у меня мысль такая, – продолжила Семерина, – заколдовала меня эта старушка клюкой своей. Значит, и сила её в клюке. Найти бы клюку ту. И думаю, что тогда и колдовство исчезло бы, а может, и злодейка вместе с ним.

Наговорился Плимас с Семериной-избушкой. Поцеловал печь, обнял крепко. Уходя, сказал: «Верь мне, родная, вернусь, жизнь свою положу за тебя, вызволю тебя из плена колдовского. Не печалься, не грусти, не лей напрасно слез. Мы рождены, чтобы быть счастливыми, и мы обязательно будем счастливы!»

Осторожно прикрыв дверь избушки, он быстро направился к селению.

С утра Плимас уже был во дворе родителей Семерины. Решил он проверить Семерину колдовскую. Вышла девица с утра во двор, улыбнулась молодцу, да улыбка-то кривой вышла, неискренней.

Обратился к ней молодец: «Напои меня молочком парным, девица», а сам ждет дальнейших её действий.

Остолбенела Семерина, да опрометью бросилась к хлеву. Молодец бегом за ней. Скотина, запертая на ночь, заревела так, будто мучают её страшными мучениями, заскочила Семерина в хлев, там над притолокой у входа была её клюка, спрятанная от глаз людских, схватила она ее крепко. Схватила, да зловеще закричала: «Не подходи ко мне, страшилище, не подходи, заколдую, пропадешь ни за грош!»

Да не из боязливых был Плимас, одной рукой схватил колдунью, а другой клюку её. И так в родительский дом Семерины протиснулся. А мать девицы уже и печь затопила, жарко пылает огонь в печи.

Плимас, недолго думая, сунул клюку в печь, а колдунью из рук не выпускает.

Занялась клюка огнем, стала извиваться в печи, будто змея живая. Заверещала в руке у молодца колдунья, стала тоже извиваться, из рук вырываться. Но крепко держит её молодец. Не дает ей выскользнуть. Прогорела клюка, рассыпалась в прах, ничего от нее не осталось.

Смотрит Плимас, а в руке, что колдунью держала, только тряпка негодная осталась, кинул он и эту тряпку в огонь. Зашипела печь, вспыхнул огонь ярче, и не осталось следа от колдовства.

Мать Семерины, не ожидая такого действа, замерла будто во сне.

Плимас, не теряя зря времени, бросился к Глухому Лесу. Там его любимая, там его суженая.

Добежав до елок, где избушка стояла, увидел он Семерину, настоящую, исчезла избушка, лишь цепь не исчезла, пусть и невидима она, но с места сойти не дает.