Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Как я строил гражданское общество

ТНХ всегда открыт общению с коллегами, они его любили за добрый нрав. Он не умел, но пытался рассказывать анекдоты. Зато каким он был слушателем! Когда за столом оказывался Ростропович, все оживлялись. Слава был, что называется, записной хохмач, ирония сквозила в его глазах как легкий сквознячок, когда он смотрел на собеседника, готовя очередной каламбур или шутку. Любил розыгрыши. Помню историю, как приятель – гинеколог приглашал его посмотреть на хорошеньких пациенток. Он входил в кабинет в белом халате, рассматривал обнаженку, важно кивал головой.

– Взгляните, коллега. Вам не кажется, что это сложный случай?

Правда это или нет, неважно, но гомерический хохот того стоил.

Миша Хомицер ревниво относился к Растроповичу:

– Это же не музыкант! Это артист, забавляющий публику жестами, голосом, всем, чем угодно. Ну, и виолончелью, в дополнение…

То же, кстати, можно было сказать и о Спивакове, умело режиссировавшим свои концерты. «Виртуозов Москвы», кстати, он действительно представлял сам, не стесняясь говорить с залом своим бархатным басом. То, что не нравилось Мише и Грише, как раз очень нравилось мне. Но это, конечно, дело вкуса.

Кажется, Тихону доставляло наслаждение просто слушать голоса своих коллег, соратников, учеников. Он так и помнится мне: во главе большого стола, немного грузноватый с годами. Чуть прикрыв глаза, он то ли дремлет, то ли слушает. Или сочиняет?

Двадцатитрехлетнего Александра Градского привел к ТНХ пробивной Андрон Кончаловский. Он тогда снимал «Романс о влюбленных», был буквально влюблен в ошеломительный талант юного Градского, покрывшего всю остальную музыку в его новаторском фильме, как бык овцу. Андрон горел желанием поделиться своим открытием с самым главным человеком в советской музыке. Речь шла о композиторском факультете консерватории.

Андрон нахваливал Сашу, которого считал своим открытием, Саша держался напористо и независимо. Он уже прославился своими «Скоморохами», учился вокалу в Институте Гнесина и теперь ему хотелось еще и в класс композиции, причем минуя сложности со всякими экзаменами, к которым он относился и тогда и потом наплевательски. ТНХ сразу почувствовал неординарность гостя, и хотя его музыкальный стиль был чужд традиционному мелодизму самого мэтра, он об этом помалкивал.

Удивительно, но Градский действительно скоро оказался в классе самого ТНХ. И потом вспоминал это время с благодарностью. Однако его неуемная энергия, масса проектов, осуществляемых одновременно, оказались несовместимыми с академизмом композиторских занятий. И хотя ТНХ высоко отзывался о его способностях, он вылетел из консерватории так же стремительно, как в нее влетел.

Андрон меня тогда и не заметил за тем столом, а с Сашей мы перешли на «ты» и не раз пересекались по жизни. Попасть на его концерты было уже тогда не просто, но достаточно было звонка… Позже, уже в перестроечные годы, совершенно неожиданно столкнутся наши интересы на одном и том же объекте – кинотеатре «Буревестник». Градский будет тогда в зените славы, и всемогущий Лужков, не глядя, подмахнет ему бумагу, которой «Буревестник» передавался ему под музыкальный центр, забыв или не заметив, что уже больше года к тому времени в старом кинотеатре велся ремонт силами АСКа (Американо-Советской Киноинициативы). До суда дело не дошло. Здание так и осталось за Градским.

Про Марию Калас нельзя говорить прозой. Эта великая певица была еще и уникальной женщиной, женой греческого миллиардера Онассиса. Мы сидели рядом за тем же обеденным столом, она почти не пила, смеялась шуткам ТНХ, я помогал с переводом, не сводя с нее восторженных глаз. Так было и в консерватории на концерте юного Вадима Репина. Ухо мое было повернуто к сцене, а глаза на нее, только на нее. И ведь не красавица, не Софи Лорен…

Она выделялась на фоне обступивших ее мелковатых любителей музыки. У нее получалось естественно не млеть от восхищенных взглядов. Просто отвечать каждому, кто сумел дотянуться. Но вот зазвучали струны, и все изменилось. Большие темные очки скрыли ее глаза, она ушла в музыку и окаменела. Да, не даром со слезами будет говорить мне о ней обожавший ее голос мой будущий друг и редактор моей первой большой книги Влад Костин.

Когда в Москву приехал непревзойденный Нино Рота и пришел к ТНХ в квартиру на Готвальда, мы с Наташей еще жили там. Значит, это было до 1980 года. ТНХ накормил гостя с шутками и прибаутками, а потом повел в кабинет показывать ему свои песни. Миниатюрный, шумный и непосредственный в проявлениях чувств итальянец обнял его и чуть не расплакался.