Изменник нашему времени
Александр Иванович Fеликсов
Заполнив бремя пустоты,
В которой, может, пребывал и ты?
Предмет достойнее меня —
Критичность взгляда сохраня,
Занятным радости добавить,
Что сочинил, – и вот хочу представить!
Над делом классики залип,
Явить России новый архетип!
Его неведома природа,
Почти что хамским вызовом звучит,
Заява этакого рода…
Лишь убедительность писаки,
Барну’ма, кстати, феномен:
«Как разгадал он нас!»
Повсюду слышится рефрен,
А архетип – теорьи враки.
Modernismo! – славен тост,
Только с приложеньем post…
За mauvais ton – I am so sorry,
Но как без «личностей»
прикажешь в споре?!
В рупор аж но закричись —
Пушкиноведов горда высь!
– Не вышел ликом! Отступись!
– Не так заносчив и остёр?
Я всё же в высшем смысле raisonner (резонёр)…
–
Не считайте меня умным —
Это гениям не льстит,
А подставь Эолу струны,
Арфа, диво! – зазвучит!
Сам роман короче кратно —
нету в нём Войны и Мира, —
согласитесь иль обратно, —
ум в скитаньях встретил лиру;
Содержание не в прозе —
рифма тут известной дозой…
–
О нас, пока ещё не знают, —
впотьмах, под спудом скорбен труд, —
а может книжку всё таки откроют? —
со ртом открытым вдруг да и замрут? —
глядишь, в объятья принимают!
© Александр Иванович Fеликсов, 2017
ISBN 978-5-4474-2335-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критики.
М. Ю. Лермонтов
Сохраняет ли письменный документ времени стремление автора донести своё содержимое, находясь в анабиозе неизвестности? Только демонстрируя едва заметные признаки природы живой… Чтобы какой-то пытливый ум, смахнув археологической кисточкой домашнюю пыль, расшифровал послание хотя бы в доступной полноте прямодушного высказывания, ведь написанное то уже языком почти мёртвым, субкультуры, до ныне главенствовавшей.
Даже ограниченная память, в деструктивном процессе потери связи с лабильностью самой природы времени, не может не замечать культурной редукции языка, как идентификатора народа, с его, языка, а следовательно народа, последующим оплакиванием; не успевая присыпать песком останки ( язык – «Охранна грамота» народа, так сокровенна суть его природы, и, сохраняя, сам заговорён от нападенья вражеских времён ); да и нет барханов в виртуальном мире – надежда только на регулируемое забвение… ха-ха-ха
F.
Пользуюсь правом последнего слова, чтобы оправдаться перед читательницами за пренебрежение любовной линией сюжета. Смягчением вины может служить существование нелепости символически любовных романов, таких как «Евгений Онегин», «Горе от ума», «Мастер и Маргарита», оба романа Ильфа и Петрова и много других … (нет полной статистики), – если эрос в них и присутствует, то следом не чётким, номинально. В этой скудной сентиментом пустыне, в сей миг откровения, решаюсь цинично calembour (ить) неологичностью: о романе «безроманности», т. е. без романтического con brio – пламени чувственности. Почти за шаг до мизогинии – неприязни к женскому виду (Ведь это несомненно самостоятельный вид?! Отрясите прах с ног ваших, выходя из града моего, утверждая обратное. Погрешите против горького опыта жизни всего человечества, наломавшего дров на гендерном поприще, приведшем в конце концов к имплементации того положения, что покончил с «долей женской» и воссиять дал виду во всей совершенства роскоши); безосновательно лишать вас ещё и короля марьяжа? – это неоправданно дерзить, вообще, подрыв доверия к художественному слову; но предъявленный пишущий протогонист с изъяном, тоже стыд не умаленный и раскаянием…
Чтобы не прятаться за классиков – в моей личной жизни так сложилось, что подлинную полноту чувства испытал лишь к Княжне Мэри и Аглае Епанчиной, в промежутке – романтические приключения в «Тёмных аллеях». Этому эскапизму способствовало то, что в семье ещё угадывалась дворянская аура, поддерживаемая артефактами и вербальным свидетельством проявления иной культуры, притягательной своей рефлексивной чужеродностью, – прадед был словесником и статским советником, что другому не помешало стать статским советником на поприще судебного следствия.
Срок рождения, будто выбранный, 2 октября по старому стилю, что совпадал с метрикой Михаила Лермонтова, стал и метрономом, и камертоном формирования личности, латентными следами биографии, – фантомное дворянство помогло оценить значимость воображаемого мира чтения.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу