Майкл Финберг - Два коротких рассказа

И надо сказать, что мне в конце концов удалось встретиться с Беро Хенце, и он сказал мне, что когда сознание окончательно умирает, то же самое происходит и со всем отвратительным напряжением, и это было тем незаметным секретом громадного благословения, я наконец начал понимать, что мы живём в ненормальное время, которое уже успело трагически потерять осознание, искусно отточенное и направленное на самоё себя, и то большое напряжения сегодня было очень громоздким и тяжёлым, и мы все теперь живём в великой «Кали-Юге», но в Божьей колоде карт где-то ещё завалялся джокер и так всегда оно и было в воистину осознающей себя Вселенной.

И знаете, смерть – это, в конце концов, окончательный из всех возможных видов физического и громоздкого «белого напряжения», а все неясные рождения – окончательное чёрное решение «огромной проблемы», и это был просто бесконечный цикл; Самсара была безжалостным обманом, потому духовный вопрос звучит так – хотел ли кто-то, уйдя, просто раствориться или же оставаться среди живущих? Как бы сказать – были там все странные двойные и тройные изгибы в огромной зоне, где мечется сознание, и всё это так очевидно прослеживается в сексе или же искусстве, да и в политике, а чего уж говорить о деньгах, и, наконец, во всех галлюциногенных наркотиках, и священное отдохновение всегда оставалось ключевым элементом в этом вихре сознания, пока сознание пыталось освободиться от своих же оков, и, скажу я вам, всегда при этом были огромные слепые зоны и всевозможные безобразные отказы в любой системе, и все ангелы, и демоны, и люди, и привидения, и животные, и боги – все они взяты в плен этой старой бесконечной пьесой, которая идёт под названием «„Чёрное и белое напряжение“».

Как мне кажется, пришла пора для чего-то совершенно иного…

В густой тени:

А Калькутта такова, словно ты находишься в клыкастой пасти Кали, в ней миллиарды чокнутых, просто невыносимых людей и всяческих громадных движущихся объектов. Тяжкий, черноватый смог настолько потрясающ, что страдающая, грустная река Хугли была сквозь него почти невидна. Вот он, громадный, отвратительный Новый год, и Кали в нём древняя верховная царица; она слизывает эту непостижимую сладкую гадость, чтобы потом, сцепив потрескавшиеся ладони, с яростью ее моментально выплюнуть. Прямо тут, в ужасающем и сладком храме Даквинешвар, где теперь безмолвно сосуществуют и водородная бомба, и золото «ябъюм», ведь это – спокойное и непринуждённое милосердие наивысшей «тантры» Матери, когда её овитый саваном свет сплавляется с безграничной теменью, и это опасная форма сладкого посвящения, это чистое расщепление атомов водорода, когда вздымающиеся энергии разбрызгиваются и плывут в корчащемся и некрасивом телосознании.

Понимаете, неистовый лазер сильной и духовной мощи находится теперь на ложе Рамакришны, и только суровая дисциплина и сильная вера могут приостановить всю убийственность диверсии против самого себя, и в этом-то как раз и заключается Калькутта; в увядающем сплаве всевозможного напряжения, и также во встрече с друзьями Бабулала на многочисленных игровых площадках чистого сотворения и отвратительного разрушения, где «пуджа» является непреходящей постоянной, и, как понимаешь, бенгальцы – люди весьма и весьма утончённые, и тут вперемежку безусловное радушие и столь же безусловная нищета, на этих грязных улицах я чувствую безумную панику, и она похожа на безмолвное громкое отчаяние, всё-таки есть тут этот странный духовный иммунитет.

Правительство от всего этого держится подальше, оно тут ни к селу ни к городу, и это суровое место, переполненное анархией, регулярно приглашает тебя лично отведать его яств прямо на улице. Тут и самые разнообразные орешки, и маленькие кусочки манго, и горячие гренки, и шипящие кебабы с пылу с жару, которые стоят просто копейки, и сладкий сок кокосовых орехов, который позволяет тебе выжить в этой убийственной атмосфере и безграничном водовороте вседозволенности, и эти волны дыма повсюду, но Калькутта всё-таки забавный и бурлящий жизнью город, что умело охватывает милосердие умелыми клубами чрезвычайной сложности, и она никогда не остаётся неразрешимой проблемой, и, знаете что, любые попытки уйти от этого в самоубийство – совсем здесь не решение.

В этом борющемся и изменчивом смятении, где переполненные улицы кипят жизнью, а люди дружелюбны, даже если весь город и превратился в огромный, запакощенный туалет, эти отвратительные картины ни на секунду не перестают интриговать и именно эта красочная и ужасающая жизнь постоянно пинает тебя и шокирует; это жизнь, которая дает просраться всем, и это с тем же успехом мог бы быть и Гадес, или все та же самая Кали, это громадное тантрическое колесо обозрения, что уставилось на меня, как изуродованный историей безумец.