Ким Барссерг: Solar wind – Солнечный ветер. Протуберанцы

– Сева, трэба в кадры тебе зайти, – громко выкрикнул мне с украинским акцентом капитан Соловенко, нетерпеливо ожидавший утреннюю смену дежурных, – только сразу иди, кадровик тебя два раза по селектору выспрашивал, слышишь меня, военный?

– Слышу Слава, слышу! – ответил я, поворачивая направо по коридору в кабинет отдела кадров. Я был в курсе от своего знакомого прапорщика в штабе округа, что мне предстоит командировка в Венгерскую Народную Республику, и был внутренне готов получить от начальника отдела кадров командировочное предписание сроком на пять лет, которое круто изменило мою жизнь ровно на 360 градусов. Из социалистического военного лагеря, я резко попал в другой социалистический лагерь, с капиталистическим уклоном.

Три года службы за границей пролетели как один миг. Ностальгия мучила только первый год до отпуска в Союз и несколько месяцев после. А на исходе третьего года службы на чужбине, я выучил необходимый словарный запас разговорной речи и вперемежку с немецко-венгерскими словами мог более-менее внятно выстроить диалог. Страх к арийской расе у венгров сложился после второй мировой войны, наверное, на генетическом уровне и моё немецкое – «geben Sie mir bitte…» 2 2 «Дайте мне пожалуйста…» – (нем.) у любой барной стойки в любом bár-étterem 3 3 «бар-ресторан» – (венг.) воспринималось исключительно в приказном порядке, в отличии от чешского – «prosím, dej mi…" 4 4 «пожалуйста, дай мне…» – (чеш.) , хорватского – «molim vas dajte mi…» 5 5 «пожалуйста, дайте мне…» – (хорв.) или русского – «дайте мне пожалуйста…". Так что, вечерами я не скучал: слушал скрипку с аккордеоном, заполнявших своей прекрасной акустической частотой периметр очередного частного ресторана, до тех пор, пока музыканты опомнившись, не начинали играть «Подмосковные вечера». Тут я понимал, что где-то «Штирлиц» прокололся и спешно ретировался восвояси до хаты или к девчонкам в «общагу» – на крайний случай домой к Лёхе, по прозвищу «Веник».

1990 год – год вывода советских войск из стран Варшавского договора. Сначала Чехословакия, а после и мы начали паковать чемоданы и отправлять контейнеры в Союз. Контейнеры, это для семейных, а нам – чемоданы.

Ирэн, с которой я поддерживал любовно-дружеские отношения, уехала в свою Ригу раньше, месяца на три. У нее закончился пятилетний контракт. Скрасить мое одиночество в каменных джунглях ЮГВ, прибыл из Варшавы мой родной брат Ефим, уволенный в запас из вооруженных сил и не сдавший еще свой служебный загранпаспорт. Из его туманного рассказа, я так и не понял, как он попал в Будапешт? Или напрямую, или через Союз, – без визового приглашения с моей стороны? Как то все это было непонятно и странно. Приглашение я отсылал только отцу, чтобы он приехал посмотреть и прочувствовать прелести иного социализма. Социализма с частной собственность, с трафиками и вендегло, небольшими буфе, частными ресторанами и супермаркетами. Но приехали они оба, в мою новую квартиру, в трехэтажном здании из силикатного кирпича, на перекрестке улиц Ракоши и Эржебет, так называемый Rákosi kerestur utcák. Эта квартира ранее принадлежала нашему торгпредству, а затем военному ведомству. Восьмой район был один из самых неблагополучных районов Будапешта. Вокруг толпилась молодежь с пивом «Dreher Classic» в алюминиевых банках, сновали малолетние цыганки с сигаретами «Sopiani» в зубах, а приличные бомжи, поработав с мусорными баками, укладывались спать, заботливо выстилая ковер из газет поверх изумрудного газона.

Встречал я отца и брата по телеграмме на старом вокзале Keleti pályaudvar – «Восточный вокзал» – крупнейшем из трёх вокзалов Будапешта, наряду с Ньюгати и Дели. Вокзал Ньюгати в это время только строился. Отец, подавая Ефиму руку, медленно сошел со ступенек выходного тамбура вагона. Озираясь по сторонам и методично сканируя взглядом всех встречающих на крытом перроне вокзала, посмотрел в мою сторону. Отца я узнал сразу по его невзрачному «совковому прикиду» и ботинкам биробиджанской фабрики «прощай молодость». Ефима я узнал с трудом. Рядом с отцом он выглядел плейбоем, в модном, вываренном джинсовом костюме с волосяными джунглями на лице и голове в виде одной сплошной бороды, закрывающей пол-лица, – этакий русый моджахед. Взгляды наши встретились, мы узнали друг друга, обнявшись, поздоровались…

Вечером я и Фим расположились за столиком пивного бара «Буфе», наслаждаясь разливным пивом от Лацци Корвина. Фим привез с собой из Союза гостинец в виде копченого балыка красной рыбы, – диковинки для местного народа. Разложившись по-хозяйски, мы жевали балык, запивая пивом.