Виктор Кротов: Этюды о непонятном. Сборник эссе

Может быть, собственный облик напомнит ему о чем-то неизмеримо важном, что отразилось в нас, как мы отражаемся в воде. И тогда… Тогда нам надо тихо отойти в сторону, чтобы не помешать тому неизъяснимому мгновению, которое может обновить и направить человеческую душу…

Знаем ли мы, что произойдёт через несколько шагов? И действительно ли это тот самый миф о Нарциссе? Какая тайна приоткроется человеку, когда он подойдёт к воде, чтобы напиться?..

Гимн апельсиновой корке сегодня пою.

Гимн апельсиновой корке, раздавленной грязной подошвой.

Корке, мимо которой я мчался когда-то поспешно, – на побегушках у дел многочисленных резвый рассыльный.

Жаль, что я не поэт, а то так до конца бы и скандировал.

Действительно, спешил я в тот день на работу. Дело было не с самого утра, так что ранний людской прилив уже схлынул. Поэтому я без особых помех несся с той скоростью, которая должна была компенсировать вынужденную гиподинамию умственного работника, – и вдруг… Собственно говоря, никакого «вдруг», с точки зрения внешних событий, не было. Не дрогнув, я продолжал мчаться, как мчался. Происшедшее было мгновенно, и мне даже совестно долго о нем говорить. Но и быстро не скажешь.

Дело в том, что я заметил апельсинную корку. Она лежала на тротуара, и чья-то нога оставила на ней рифленый след. И в тот миг, когда взгляд мой зацепился за эту корку, я всем своим нутром ощутил ее правильность, ее верность, ее разительную точность. Она небрежно валялась на тротуаре – и вместе с тем словно была неведомым расчетом помещена туда. Ее оборванные края, пятна грязи, след подошвы – все было идеально уравновешено. Бетонная бровка тротуара, зернистое полотнище асфальта, подсыхающие сентябрьские лужицы – были безукоризнены; каждая щербинка и трещинка, каждый желтый листик участвовали в расходящемся вширь узоре. Пятиэтажные коробки, плод усталого планово-экономического воображения прежних времен, самой своей беззащитной убогостью добавляли нужный тон в безмолвном оркестре. Нет, не безмолвном. Застывшие в мгновении звуки и запахи улицы: дребезжанье трамвая, урчание, повизгивание и бензиновая гарь автомашин, оживленный говорок прогульщиц из медучилища, сдобное дуновение от приемного окна булочной – все было в точности таким, каким должно было быть. Ни ноты фальши. Облик каждой вещи, лицо каждого прохожего, форма каждого облака на небе… Волны этой филигранной вязи расходились дальше и дальше, охватывая все новые пределы…

Не дрогнув, я продолжал мчаться, как мчался. Много лет прошло с того мгновения. Но до сих пор, стоит о нем вспомнить, душу наполняет непонятная радость. И хочется быть поэтом, хочется искать слова, которые можно было бы вплести в тот случайно приоткрывшийся узор, а значит – и в узор сегодняшнего дня:

Гимн апельсиновой корке сегодня пою!..

Полезное слово: стараться. Позволяет кое-что понять и кое на что обратить внимание.

Вот Абуль-Фарадж пересказывает слова неизвестного мудреца: «Говорящего о своем презрении к богатству я считаю лгуном, пока он не подтвердит свои слова поведением. Получив такое подтверждение, я могу считать его дураком.»

Но разве презрение к богатству не признак мудрости? Что же это за мудрец, высмеивающий тех, кто презирает богатство? В чем решение предложенного им парадокса? Наверное, в том, что не следует слишком рьяно разглагольствовать о презрении.

В уточнении: стараться. Презираю ли я сам богатство? Нет, к сожалению. Стараюсь презирать, насколько получится…

О богатстве – для примера. У меня никогда не было богатства и, надеюсь, не будет. Так что здесь мне стараться довольно легко. А вот другой пример. Люблю ли я лгать? Нет. Бывает ли, что лгу? Бывает. Моя правдивость называется «стараюсь не лгать». Само по себе это ничего не решает – ведь стараться можно больше или меньше. Зато знаешь, что делать: стараться. Чем больше, тем лучше.

Последний пример. Гениален ли я? Боже мой, конечно же нет! (Чуть было не добавил малодушно: к счастью.) Но можно ли искать настоящие слова, формы, краски или звуки, не ощущая себя гением? Никакого толка от этого, только вред для здоровья, своего и чужого. Необходимо стараться быть гениальным, оставляя свою заурядность – как галоши – у порога творчества, у порога любой работы. По этому поводу вспоминается стишок одного моего оригинальнейшего знакомого. Тот никогда никого не пересказывал, в отличие от нас с Абуль-Фараджем. Говорил исключительно свое. Вот этот стишок: