Полин Ошер - Счастье из морской пены

Я смутилась, почувствовав неловкость за свое так некстати проявленное любопытство.

Он вопросительно смотрел на меня, а я все никак не могла собраться с силами, чтобы ему рассказать.

– Боитесь? – сочувствующе проговорил он, и показал рукой на кресло: мол, садитесь.

Оставшись стоять, я тихо сказала:

– Я ухожу.

Он как будто не удивился. Задумчиво подвигал грязные чашки с остатками кофейной гущи на своем столе, и негромко спросил:

– Куда?

И я ему все рассказала. Про плачущую в коридоре девочку со шрамом и изможденную женщину в лифте, про мою знакомую и ее грудь, про то, что в Израиле хорошая медицина, а я знаю язык и могу себе позволить сделать все необходимые манипуляции там.

Он слушал меня, не перебивая, только кивнул несколько раз.

Потом сказал, что понимает такое решение, и согласен с ним.

Я удивилась.

А он распахнул окно настежь, сел на подоконник, и, и, поерзав, достал из кармана пачку LM, закурил сигарету и кивком пригласил меня присесть рядом. Я села; он выбил из пачки одну сигарету и дал мне. Держа ее в руках, я рассеянно подумала, что не курила уже три года и даже не помню, как пахнет такой табак.

Юный доктор говорил. О том, как устал от бедности нашей медицины, от того, что нет самого необходимого, и что ему ночами снятся эти девочки с раскроенной грудью, у которых – ну какое может быть будущее, о чем вы?.. на них сами врачи ставят крест, и многие из этих девочек так и не становятся женщинами, да никем они не становятся, потому что разве ж это жизнь.

Он говорил с силой, и я знала, что он не врет.

Этот врач разделял мое решение, и подбадривал меня, а под конец сказал:

– Знаешь, я ведь тоже. Уезжаю в Израиль. В этом… году.

От неожиданности я поперхнулась ароматным дымом, который я вдыхала, а он – выдыхал. И, пока юный врач хлопал меня по спине, я пыталась прокашляться и понять, о чем идет речь. А он рассказывал, и с каждым словом его голос становился все сильнее, все уверенней.

Оказывается, его уже ждут в Ришоне 1 1 Ришон-ле-Цион – город, расположенный в центральной части Израиля. , в клинике Ма ор, и ему осталось отработать всего девятнадцать дней. И он считает каждую оставшуюся до конца срока минуту, потому что знает: скоро начнется совсем другая жизнь.

Юный врач написал мне на синей врачебной бумажке название и адрес госпиталя, в который мне стоит обратиться. Он пообещал, что позвонит своему знакомому доктору, который работает там много лет. А на прощание похлопал меня по плечу, словно отец, и сказал: бэ ацлаха 2 2 «Бэ ацлаха» в переводе с иврита означает «удачи». !

И, выходя в серый коридор из его кабинета, я вдруг некстати подумала о том, что вся вот эта «жеребцовость», которую в нем замечают женщины, – это не его. Она просто передалось по наследству от каких-то предков, и не стоила ему никакого труда. А он, этот юный врач, совсем простой. Человек, который без памяти любит своих девочек, жену и дочь; который надеется, что «перегорит» вся любовь к нему у медсестер, санитарок и прочих неустроенных женщин его больницы. Быть может, он вообще почел бы за благо, если б ему при рождении дали менее броскую внешность…

Сжимая в кулаке бумажку, я вернулась в палату, тихо собрала свои вещи, и, проскользнув через медицинский пост с громко сопящей в крепком сне толстой медсестрой, спустилась вниз по лестнице до черного выхода. Я заметила еще днем, что он всегда открыт, – там курили все кому не лень. Толкнула в полной темноте дверь. Заперто. Черт. Черт, черт, черт!!!

Я дергала и дергала за дверь, и в нос мне бил крепкий морозный аромат, который просачивался сквозь дверные щели, и запах холодного железа. По щекам горохом катились слезы; я чувствовала, как прихватывает мокрую щеку к студеным стальным перемычкам дверной коробки.

В кромешной тьме я шарила руками по дверному полотну, пока наконец не нащупала благословенную задвижку. Потянув за нее, я распахнула дверь в ночную зимнюю стужу. Меня тут же обдало морозом. Благо, я не сдавала в гардероб свою куртку и ботинки, – и их, и даже шапку, я натянула здесь же, ежась от внезапно окатившего холода.

А потом побежала через парк, на парковку, где стояла моя сонная машинка. Нажала на кнопку брелока, и автомобиль приветливо подмигнул желтыми фарами. Я села, поежившись от холодного сиденья, и скомандовала сама себе: в аэропорт!

На выезде с парковки остановилась. Так. У меня нет с собой ни загранпаспорта, ни каких-либо вещей, а в куртке и ботинках я буду смотреться в жарком Тель-Авиве как минимум нелепо. Подумала еще немного, барабаня пальцами по холодной поверхности руля, потом, взревев мотором и моргнув сквозь снежную тьму желтыми фарами, повернула в сторону дома.