Павел Шаров - Годы и люди. Рассказы

С туманности Андромеды.

Прощай, незнакомка моя.

Всем сердцем люблю я тебя.

Мне нечего больше терять,

Я еду в Чечню воевать.

– А где он? Письма есть?

– Вот, пришло одно.

– Спасибо. Я еду туда.

Теперь чувство неуверенности в себе пропало у неё, сомненья исчезли, но зато появилось лихорадочное волненье. Надо было торопиться. В её груди заработал мотор. Остановить его не могла уже никакая сила. «Туда, быстрее туда!»

– Дайте денег. Взаймы. Сколько есть. Я должна быть там. Я должна успокоить его. Никакие письма не годятся. Я сама должна быть там.

Сколько было труда, изворотливости, напряжённых поисков, испытаний, прежде чем она оказалась в зоне расположения нужной части. «С чего начать? Теперь, пожалуй, с конца». Какая-то неведомая сила понесла её в госпиталь. «Прежде всего убедиться, что его здесь нет».

И вот он! Тяжело раненный в первом же бою. Засада. «Господи! Жив!»

– Коля, это я. Милый мой!

Он открыл глаза. «Галлюцинация? Нет. Рядом врач – этот не приснится. Значит – она».

Они встретились взглядами. Её – с выражением бурной радости и сострадания и его – с выражением удивления и счастливой успокоенности. Наконец-то, тоска и мученья самобичевания закончены, от сердца отлегло, грудь наполняется жаждой жизни.

– Как тебя зовут?

– Валя.

– Спасибо тебе, Валя. А я – Коля. Теперь будем знакомы.

– Будем жить, Коля. Вместе. Я не успела тебе сказать – я тоже люблю тебя.

Они молча смотрели друг на друга и оба читали мысли друг друга. Они растворялись друг в друге. Вокруг что-то происходило: врач пытался вывести её из больничной палаты, кто-то прибежал с каким-то аппаратом, кто-то делал ему укол. А они смотрели друг на друга, и разделить их было уже невозможно.

Он лежал на постели больной, прекрасно понимая, что из больницы его выписали умирать. Ему ещё было тридцать, а его уже поразила самая беспощадная, страшная болезнь, от которой нет спасения. С каждым днём он чувствовал себя всё хуже и хуже и мог уже приблизительно сосчитать дни, отпущенные ему для созерцания этого мира.

Любящая жена каким-то непостижимым напряжением воли пыталась скрыть от него ту огромную тяжесть души, свалившуюся на неё в последние несколько месяцев. Она прилагала много усилий, чтобы он не догадался о безвыходности его положения, и всячески пыталась успокоить его надеждами на выздоровление.

Он же, со своей стороны, прекрасно понимая, что с ним происходит, наблюдая поведение жены, терялся в догадках: то ли она всё знает и боится правдой расстроить его, то ли она действительно находится в приятном заблуждении по поводу перспектив его выздоровления. Вот почему он не рисковал заговорить с ней начистоту, чтобы не расстраивать раньше времени, и всячески старался подыграть ей, выражая надежду на прекрасное будущее.

А рядом, в соседней комнате, попискивало маленькое существо, родившееся пять месяцев назад. Сын. Он постоянно требовал к себе внимания мамы. Когда его маленькую кроватку подносили к папиной, он замолкал и внимательно смотрел папе в глаза, впитывая в ещё свободную, не загруженную память образ одного из своих родителей.

Больной отец видел, как тяжело его любимой подруге разрываться между маленьким ещё, беспомощным и большим, уже беспомощным родными существами.

– Господи! – думал он. – Помоги ей превозмочь всё это, помоги ей пережить предстоящую утрату, встать твёрдо на ноги и воспитать сына.

Как ему было невыносимо горько уходить навсегда от этого маленького милого создания, не услышав от него самое волшебное слово: «Папа». Как ему хотелось, чтобы свершилось чудо, которое позволило бы ему пусть даже не БЫТЬ рядом со своим ребенком, а просто созерцать его. О, как бы ему хотелось хоть раз в год, в три года поговорить с ним, дать ему совет, пока он не достигнет совершеннолетия и не превратится в полноценного гражданина.

И он решился. Он позвал к себе жену и серьёзно спросил её:

– Ты всё знаешь?

Жена побледнела, её губы дрогнули, и она тихо ответила:

– Да… всё.

– А он, – отец показал в сторону сына, – не знает. И пусть не знает до семнадцати лет. Будешь передавать ему письма от меня ко дню рождения. В последнем письме я ему сам всё объясню. Договорились?

– Хорошо.

– И вот ещё что. Извини меня, пусть это звучит сейчас кощунственно, но время расставит всё по местам. Ты молодая, тебе двадцать пять лет. Я желаю тебе счастья. Если появится достойный мужчина и ты его полюбишь, знай, что я ТАМ, если ТАМ что-то есть, буду рад за тебя. Пусть у него будет второй папа. Но первым пусть всё-таки останусь я, и пусть этот первый пишет ему письма из далёкого далека. Ладно?