Ана Стриана - Детский сад

Именно так все это выглядело в моих глазах. Но в то же время, я прекрасно понимала, что в глазах других людей все выглядит обычно и буднично.

Да здравствуют те люди, которые когда-то придумали специальные слова для привествия других людей! И также те, которые придумали, как младшим надо говорить со старшими. Если бы не эти общеизвестные правила и формулы, я бы, наверное, так и простояла молча, как последняя идиотка, а мой мозг вскипел бы, подбирая нужные слова. И вряд ли бы нашел.

Но даже самые простые слова еле выскользнули из моего горла.

– Здравствуйте, Ольга Витальевна…

– Здравствуй, Полюшка, – произнес самый красивый и нежный голос, который окончательно убил мою способность что-то понимать, видеть и слышать. – Как же ты выросла, взрослая совсем!

– Я… да. Мне в этом году уже четырнадцать будет, – кажется, мой голос внезапно охрип, и тут же в голову пришла спасительная мысль о простуде, на которую можно сослаться, если что.

– Как быстро время летит, – Она , все еще улыбаясь, покачала головой. Из приоткрытой двери в помещение группы высунулись несколько детей, которые с любопытством смотрели на меня. – Ну что, соскучились? – и Она , все так же ласково и нежно улыбаясь, открыла дверь, и дети тут же облепили Ее со всех сторон.

Ваня, который все это время держал Ольгу Витальевну за руку, подошел ко мне и потянул меня к своему шкафчику. Пока я помогала ему одеваться, дети полностью завладели вниманием Ольги Витальевны. Впрочем, я и не претендовала на большее. Уходя, я вежливо попрощалась, а Ваня просто помахал своей, уже любимой, воспитательнице ручкой и послал воздушный поцелуй.

Если бы и для меня все было так же просто!

Выйдя на улицу, я с невероятным наслаждением почувствовала на своем горящем лице порывы прохладного осеннего ветра. Шумели, раскачиваясь на ветру, деревья. Вся дорога была устлана разноцветными листьями. Ваня то и дело находил какую-нибудь лужу и с визгом прыгал в нее сразу двумя ногами. Кажется, моя одежда была вся в этих брызгах…

Все, что было дальше, постепенно стерлось из моей памяти. Но тот день и ту нашу встречу я запомнила в мельчайших деталях и не раз прокручивала ее, как кинопленку, в своем воображении.

Но потом я всерьез испугалась. То состояние, в котором я пребывала, видя Ее , было похоже на то, что писатели называют «парализующий страх». Но этот страх парализовывал меня не только тогда, когда я видела Ее , но и тогда, когда просто вспоминала Ее или ту нашу встречу. Где бы я ни была в тот момент и чем бы ни занималась, мое лицо начинало гореть от стыда, мне казалось, что все вокруг уже давно все знают и только ждут случая, чтобы начать надо мной смеяться и называть сумасшедшей.

Единственный выход, который я смогла тогда придумать – это заставить себя забыть, не думать об этом, не смотреть на Нее , не говорить ничего, кроме дежурных фраз приветствия и прощания.

Постепенно это сработало. Страх трансформировался в раздражительность и холодность. Я специально начала выстраивать между нами стену – избегала каких-либо разговоров, прямых взглядов и, тем более, любых, даже случайных прикосновений. Я превратилась в робота, не реагирующего ни на какие внешние раздражители. Но, к сожалению, только снаружи.

Изнутри же меня разрывали новые, непонятные и безумно пугающие чувства, которые мне никак не удавалось убить. Начав читать новую книгу, я могла бросить ее на середине, если там появлялся намек на какие-то романтические чувства между героями. Они казались мне наивными, глупыми и неискренними.

А слушать глупые рассказы одноклассниц об их первом романтическом опыте было и вовсе невыносимо. Мне хотелось задушить их за такую дерзость – называть любовью такую глупость и нелепицу, что возникает в них каждый день и тут же куда-то исчезает, не оставив и следа.

Я все чаще стала писать письма сестре – только ей я могла рассказать то, что я чувствую. Тетрадь с письмами я хранила в самом глубоком ящике стола, каждый раз накрывая ее школьными тетрадями, чтобы не бросалась в глаза. Правда, все предостережения были, скорее всего, напрасными – вряд ли моим родителям вдруг стало бы интересно, чем я живу.

Но несмотря на все мои старания, я не смогла убить чувство счастья, которое бабочкой порхало во мне, когда я приходила забирать брата из детского сада. Казалось бы, банальное и будничное действие, которое многих родителей (как было видно по их лицам) чуть ли не в депрессию вгоняло из-за своей безнадежной неизбежности, меня просто окрыляло и давало сил прожить еще один день. Потому что в конце дня я могла снова заглянуть в Ее глаза – лишь на секунду, не больше. Потом мне полагалось отвести взгляд и помогать братику одеваться.