в окружении ранних зевак пребывала легковушка, влетевшая ночью в фонарь, Татьяна Дмитриевна подумала, что хотя бы этого с Лешей из-за отсутствия прав не случится, – но похолодела от ужаса, представив, что спьяну сын легкомысленно сядет за руль, не вспоминая о правах.
На станции она проводила дочь до перрона, но, только мать ушла, Саша скользнула к краю платформы, слезла на пути и вернулась в город. Через пятнадцать минут она, в запущенном панельном подъезде, стучала в квартиру тетки, Натальи Дмитриевны. За дверью чертыхались, возились, тявкала и скребла по полу собака. Наконец растрепанная тетка открыла и, в отличие от матери, сердечно обрадовалась племяннице:
– Ба, какие люди! Сто лет не виделись, пропащая душа! Проходи, проходи… Славик! – крикнула она сожителя. – Сходи винца принеси, гости.
– Рано еще, – солидно отозвался юный теткин сожитель, младше ее на пятнадцать лет. – Десяти нету.
– Да ладно! Такие правильные… Ну, пивка принеси.
– Не надо, теть Наташ, – возразила племянница, входя. – Мне вечером на работу.
– Господи, всем на работу. Ничего в жизни, кроме работы, не видите. Бездушные вы люди.
Она принялась тискать и целовать собачонку.
– А мы с Масиком душевные! Верно, Масик? Поцелуй мамочку, солнце мое!..
Масик сучил тонкими ножками, повизгивал и вырывался.
– Теть Наташ, – спросила Саша, – у тебя ключей от нашего дома нет?
Тетка насмешливо ухмыльнулась.
– Что, выставила мать? Железная она женщина, не разжалобишь. Нету у меня ключей, дорогая. Разве мать твоя кому-нибудь ключи даст? Скорее рак на горе свистнет. Верно, Масик?.. Не зря на железной дороге работает. Все в жизни – как по рельсам ходит. Ни влево, ни вправо. Она покормила тебя? Хоть это. – Тетка, избавленная от необходимости разыгрывать радушную хозяйку, принялась снова тискать собачонку. – А как поедешь, когда мать на вокзале? Живо засечет, у нее глаз – алмаз. Мимо нее муха не пролетит…
– Я автобусом.
– А-а. Ну, Славик проводит. Славик!..
Выглянул сопровождаемый зудением старенькой бритвы Славик. Пока Наталья Дмитриевна, роняя кастрюльки, опрокидывая пакеты и спотыкаясь о табуретку, приготовила для спутника жизни чашку растворимого кофе, тот успел побриться, привести себя в порядок и перекусить. Тетка, совершив тяжелый труд, вернулась к четвероногому любимцу, который охотно лизался с владелицей, вызывая у Саши приступы тошноты. Выйдя со Славиком на улицу, племянница оторопело косилась на подтянутого парня и гадала, что связывает его с видавшей виды неумехой.
– Надо же, – проговорила она вслух. – Как тетя Наташа не ревнует?
– В смысле? – не понял Славик, нахмурив брови. Он не отличался сообразительностью. – К кому?
Саша улыбнулась. После свидания с Женей она чувствовала себя красивой, неотразимой и не понимала, как рядом с ней не падают на колени от обожания, а топают вразвалочку, равнодушно поглядывая по сторонам. Ей казалось, что весь мир ее любит, и она себя любила больше всех.
– К молодым. Ко мне, например.
В Славиковом голосе прозвучало сожаление:
– Дурочка, – вздохнул он. – Ты не молодая, ты маленькая. Разве возраст – главное?
– А что главное?
Славик подумал и изрек:
– Не это.
И замолчал. Не дал себе труда входить в разъяснения о чем-то сугубо важном, ведомом ему одному с головокружительной высоты собственного опыта. Саша, не получив отклика, на минуту забыла о его существовании. Она шла как по струнке, вдыхала будоражащий весенний воздух с запахами первой травы и чувствовала обжигающие взгляды окружающих, которые, ползая по улице на сонном утреннем автопилоте, моментально просыпались, проникаясь ее победной осанкой и ликующим видом. Славик довел ее до автостанции, сунул руки в карманы и невозмутимо отправился напрямую через площадь, а Саша мечтательно заулыбалась и побежала к автобусу.
Сменившись, Татьяна Дмитриевна пошла не домой, а к сыну. Несколько раз она звонила ему с работы, но телефон не отвечал. Татьяну Дмитриевну это не удивило – она представляла, что, наверное, устройство связи давно разряжено и лежит, забытое, под столом или в ванной.
Чем больше Татьяна Дмитриевна отдалялась от станции, чем ближе оказывалась сыновняя двухэтажка, тем сильнее ощущались неудобство и тоска. Знакомые посмеивались над Татьяной Дмитриевной, иронизировали по поводу ее тяги к трудовой деятельности, но она успокаивалась на работе, а в частной жизни задыхалась и судорожно глотала воздух, как выброшенная из воды рыба. К нервозности, присущей ее трудовому процессу, Татьяна Дмитриевна притерпелась, потому что все это было проходяще и не трогало за живое. Ей нравилось ощущение порядка: поезда ходили по расписанию, действия совершались по инструкциям, и над маленькой станцией нависали крылья огромной организации, в которой чрезвычайные происшествия устранялись, а любая неустойчивость включала невидимый механизм, и после длительного скрипа колес и движений маховиков все приводилось в норму. Но только Татьяна Дмитриевна покидала станцию, как оказывалась беззащитной на чужой территории, где не было ни логики, ни правил, все шло наперекосяк, и с детьми случались постоянные беды, а Татьяна Дмитриевна не понимала – отчего.
Читать дальше