Людмила Смильская - Ни единою буквой не лгу…

***

Хоть я человек и самодостаточный, и в состоянии самостоятельно решать свои проблемы, не умею скучать без дела и не боюсь одиночества, тем не менее, продолжительное одиночество давит, оно наваливается глыбой на сердце, вызывает грустное чувство покинутости.

Возможно, это от того, что я ещё не отвыкла от семейного уклада жизни. Я ещё – нормальный человек. Многолетняя привычка сильна. Мне ещё нужна своя семья. Человек, как не рассуждай, – существо социальное. И через несколько дней я снова захожу в интернет и продолжаю поиск друга, исходя из психологического правила «50 Х 50», рекомендованного Владимиром Шахиджаняном: если вы взялись за какое-нибудь дело, и оно у вас не выходит, повторите 50 попыток и тогда, если по-прежнему не выходит, задайте себе вопрос: «Может быть, я не тем делом занимаюсь?»

После развода с мужем меня долго мучила депрессия. Мы с ним прожили вмести около 20 лет. По гороскопу он – Водолей, который держит в одной руке «мёртвую», а в другой – «живую» воду. Так оно и было на самом деле. Правда, здесь причина крылась не только в астрологии. Мой муж – добрый, открытый, хлебосольный человек, страдал алкогольной зависимостью, осложнённой патологическим опьянением. Выпив лишнего, он становился агрессивным и неуправляемым.

Плохое в нашей с ним жизни сменялось кратковременно хорошим, но это хорошее всегда омрачалось тяжёлым предчувствием его следующего опьянения. С мужем ничего нельзя было планировать. Радужные надежды на совместный труд или отдых безнадёжно рушились. После благостного перерыва он напивался, наступал запой, тяжёлый, изнуряющий и мужа, и нас, близких ему людей, и все планы шли прахом.

Он управлял настроением семьи. Если был пьян, а значит, агрессивен, тут уж не избавиться от подавленности и плохого настроения. Приходилось выслушивать его самые дикие, незаслуженные оскорбления, целый грязный словесный поток, который выливаясь из него пьяного, оставлял надолго в душе близких людей тяжёлый осадок и обиду. Если же он был трезв, в семье появлялись оживление и радость.

Алкоголик бессилен перед алкоголем, перед своей неодолимой тягой к нему. Что может быть печальнее, чем зависимость от состояния супруга-алкоголика, когда твои собственные мысли и чувства не принимаются в расчёт?!

Я с горечью обнаруживала бутылки с водкой, спрятанные им, то за холодильником, то в цветах на балконе, то в смывном бачке унитаза… Порой он сам забывал о каком-либо из своих тайников. Прятал, таился не только из опасения, что ему не удастся выпить открыто. Трезвый он понимал, стыдился, что делает плохо; губит себя, мучает семью, ущемляет её бюджет. Понимать-то понимал, а справиться с собой не мог. Родной человек, напиваясь, превращался в опасное животное. Можно представить себе, каково было жить с ним, при этом работая в большом школьном коллективе и воспитывая сына.

***

…Дикий храп. Распластанное на полу, большое мужнино тело издаёт резкий, тошнотворный запах перегара. Не дошёл до кровати, рухнул. Пока спит, надо успеть подготовиться к завтрашним занятиям, закончить домашние дела. Когда проснётся, ничего уже сделать не удастся. Всё моё существо наполняется мучительным животным страхом. Любимого человека начинаешь бояться и ненавидеть вплоть до мысли о его физическом уничтожении.

И вот… «оно» проснулось. Фыркает, мычит, издаёт нечленораздельные звуки. С громкими падениями, грохотом разбитого горшка с цветком, звоном, разлетевшейся вдребезги пепельницы, делает попытки подняться. Встало, шатаясь, пошло, явилось на глаза.

Торчащие в разные стороны волосы, заплывшее, красно-фиолетовое от длительного запоя, лицо, злобные, полные ненависти, чужие глаза.

─ Хочу есть!

Подхожу к плите, наливаю в тарелку его любимый борщ, кладу в него сметану, режу хлеб. Муж пытается усесться за стол. Садится близко к краю стула, не удержав равновесие, падает, уцепившись за край стола и, сильно дёрнув его на себя. Тарелка с борщом слетает со стола, и под сочное ругательство мужа борщ выливается ему за шиворот и растекается по полу. Кое-как муж поднимается, чавкая и скользя пухлыми босыми ступнями по разлившемуся борщу.

С ужасом замечаю, что не успела спрятать нож. Поздно. Угрожающая гримаса мужа, нож взвивается над моей головой, меня охватывает дикий, нечеловеческий страх. Резко подаюсь в сторону, к двери, судорожно прокручиваю в замке ключ и, в лёгком домашнем платье и комнатных тапочках, вмиг «слетаю» с пятого этажа на улицу. Поздняя осень, холодно. Двенадцать ночи, завтра ─ на работу. Одна надежда ─ допьёт остаток и опять упадёт в беспамятстве. Минут через двадцать, окоченевшая и совершенно разбитая, поднимаюсь домой. На полу – распластанное тело…