Руслан Гавальда - Литературный оверлок. Выпуск №4 / 2017

После первого успеха Нуреев начал совать пенис куда ни попадя. Или, если не пенис, то подставлять анус, отлучаясь в сортир, заранее удостоверившись, что принц и Золушка набили животики, в тот момент, когда принц приглашал Золушку на танец. Народ ел и ничего не замечал. Посетители пили и жевали как прежде, но что-то изменялось в их подсознании, когда официант Рудольф Нуреев возвращался, чтобы спросить:

– Не желаете ли чего-нибудь еще?

Некоторым внезапно становилось дурно или они начинали плакать безо всякой причины, когда Рудольф Нуреев приносил им на подносе счета за ужин. Никто не понимал, в чем дело. Только птичка колибри смогла бы поймать Рудольфа Нуреева за руку.

Но скоро к Рудольфу Нурееву постепенно начала приходить популярность. Он становился не супергероем, который мог подменить где угодно сорванный каким-то навороченным психом концерт, а сам получил на это полное право. Но он этим не занимался.

Ему пришлось оставить ночную подработку официантом на банкетах в большом отеле в центре города.

Но он нашел выход, став официантом в грязных ночных забегаловках для диких пропоиц.

Конченые алкоголики его редко узнавали.

Глухой стук – это уже второе колесо коснулось покрытия. Звучит стаккато сотен расстегиваемых замков привязных ремней и одноразовый знакомый, рядом с которым Абдуллах Амин только что чуть не умер, говорит:

– Надеюсь, все у вас пройдет гладко.

Абдуллах Амин тоже на это надеется.

Вот и еще один перелет позади. И жизнь идет своим чередом.

И по чистой случайности, Абдуллах Амин повстречался с Рудольфом Нуреевым, хотя Нуреев бродил по соседству с ним задолго до того, как они познакомились.

Рудольф Нуреев окрикнул Абдуллаха Амина:

– Эй, не подскажите, который час?

Муфтий сказал:

– Смотря где…

Действительно, глупо спрашивать время у кого-либо, если ты приземлился в аэропорту в точности в назначенный час.

– Здесь, – уточнил Нуреев. – Здесь и сейчас.

– Шестнадцать часов шесть минут.

Муфтий не обратил внимание на глупый вопрос. Абдуллах Амин долетел. Снова. И был уже этим доволен.

Но его звали Рудольф Нуреев, и он был балетмейстером, а еще официантом на банкетах в шикарной гостинице. Он оставил муфтию номер своего телефона. Вот так.

У выхода Абдуллаха Амина ждал представитель авиакомпании, а с ним рядом стоял парень из службы безопасности. Он сказал, что его багаж обыскали, и что он прибудет на следующий день.

Затем он записал его имя, адрес и номер телефона, и спросил, знает ли муфтий, в чем разница между презервативом и кабиной пилотов.

– В презерватив только один хер входит, – объяснил он.

Отделавшись от пошлых работников аэропорта, которых Абдуллах Амин не винил: скука заставляет их говорить глупости, муфтий обнаружил у себя листок с каким-то номером. Не смотря на то, что он много часов провел в молитве, спать муфтию не хотелось и он, спутав телефон в руке с номером какой-то важной персоны, незамедлительно набрал его. С одной стороны, рассуждал он, – поздно, но с другой, если номер был действительно важен, его звонка ждали и о нем беспокоились.

Абдуллах Амин набрал номер Рудольфа Нуреева.

И тот подошел к телефону.

Они договорились встретиться с балетмейстером в чайной.

Они встретились, выпили много ароматного чая, и Рудольф Нуреев сказал муфтию, что тот может пожить у него, если окажет ему одну услугу. Чемодан муфтия прибыл на следующий день. Шесть пар рубашек и шесть пар трусов – все остальное пропало.

Они сидели в кафе, опьянённые душевным разговором, и никому до них не было дела и им ни до кого. И Абдуллах Амин спросил Рудольфа Нуреева, что тот должен сделать для него.

В теплый апрельский вечер, когда в воздухе пахло дождем, а люди, шедшие по улице, несли в руках бумажные кульки с тюльпанами внутри, Рудольф Нуреев склонился к Абдуллаху Амину и произнес:

– А знаете, у Вас редкостная душа. Ничего, что я говорю Вам об этом?

– Ничего, – ответил Абдуллах Амин. Страх одолевал его, однако голос муфтия звучал твердо и отчасти скучающе, как будто он уже привык к знакам внимания именно такого пошиба. Сказать, обуян ли этот мужчина безумием или вдохновением, Абдуллах Амин не взялся бы. На лице застыло выражение собачьей преданности. Одет же он был в белые расклешенные брюки, коричневую кожаную куртку