Юлия Лавряшина - Дочки-матери на выживание

Сзади раздался нетерпеливый гудок. Вздрогнув, Наташа нажала на газ: «Уснула я, что ли? Где эта девушка? Кто хотел купить цветок? Опять померещилось все… Разве мужчины еще дарят цветы незнакомым женщинам?»

Те праздники, что устраивало ее агентство, всегда были отягощены цветами, как советская демонстрация транспарантами. Но то были заготовленные букеты, продуманные, выверенные, в том числе и в денежном отношении. В них не было импровизации, милой неловкости сиюминутного желания. А этот белый цветок нес в себе пенную легкость, хрупкость мечты… Не сбывшейся. Девочкой Наташа мечтала лишь об одном: чтобы у нее выросли крылья, такие вот – светлые, воздушные, – и она могла бы улететь далеко-далеко от своего дома, от матери, от позора, от своей жизни… Девочка-эльф, направляющаяся в далекую зеленую страну, где всегда синее небо… В Москве триста пасмурных дней в году.

– Да что со мной? – удивилась она вслух, очнувшись от наваждения. – Бредить наяву начала?

Ей не очень верилось, что это предстоящее свидание с почти незнакомым человеком так взбудоражило в ней все, и начались приливы-отливы: от черного ужаса до солнечной сентиментальности. Мужчина, который сейчас ждал встречи с ней, не так уж волновал Наташу. Только и помнила о нем, что поразили его античные золотистые кудри, захотелось запустить в них пальцы. Да не просто шутя, а так, чтоб уцепить, притянуть его голову, почувствовать губы. Но место было самым неподходящим – банк.

Но Сергея уже зацепил ее болезненно-удивленный взгляд, он не понял его. А у нее в мыслях мелькнуло: «Волосы, как у Леньки…» Только это и выделило его из общего ряда. И притянуло против ее воли.

– Мы где-то встречались? – начал он.

Ее даже это не покоробило. Ну, не придумал ничего посвежее, не всем же дано жонглировать словами.

– Все может быть, – она улыбнулась.

А он, как водится, предложил выпить кофе, а после него – как-нибудь встретиться. Она согласилась, а Сергей тут же назвал отель, где остановился. Оказалось, приехал из Питера всего на пару дней. Потеряв его кудри из вида, Наташа растерялась: «Зачем он мне нужен?»

В зеркале потом встретила виноватую улыбку:

– Но кто-то же должен появляться время от времени…

Этого времени – после развода – набралось уже полгода. Она сама его организовала, когда почувствовала, что ей невмоготу больше тянуть на своих плечах двоих художников, постоянно находящихся в творческом поиске. Продолжать нянчиться с дочерью Наташа была еще согласна. Полновесным содержанием искупала вину за то, что сама считала Анютку недолюбленной с тех пор, как родился сын. Ее златовласый мальчик… Это его кудри погладить бы, одарить невинной материнской лаской. Разве другими его заменишь?

Не в то ли время, когда родился Ленька, и муж перестал быть мужчиной ее жизни? Как они рискуют, эти отцы, жаждущие иметь сыновей! Володя проиграл в турнире с собственным сыном. Самым необъяснимым стало то, что победитель все отдал побежденному, своей судьбой его поддержал… Если бы Наташа могла хотя бы мысленно допустить такую возможность, то уж ни за что не стала бы удалять мужа из своей жизни. Но однажды ей стало невмоготу видеть его изо дня в день, уже с утра – потерянного, выбитого из колеи всей жизнью, не выходящего из творческого кризиса…

И сам Володя, и все вокруг понимали, что он пошел не своей дорогой, переоценил способности и потому не мог найти себе работу в Москве, где средненький театральный режиссер никому не был нужен. Талантов пруд пруди! А ничего другого он не умел и ничему не хотел учиться. Помогать в делах Наташе казалось ему зазорным, ведь она занималась «развлекаловкой», а ее муж презирал это и дочь заразил таким отношением. Он хотел быть причастным к настоящему искусству, а вот оно не желало родниться с ним, как аристократическая дама с плебеем. Которым Володя, конечно же, был, провинциал несчастный… Впрочем, как и москвичка Наташа, и все их друзья рабоче-крестьянского происхождения. Хотя кто-то из них все же допускался ко двору…

Но то, что делал Владимир Малаховский даже сразу после ГИТИСа, когда юношеская наглость компенсировала недостаток одаренности, было слишком консервативно, подражательно и казалось всем до неловкости неумелым для человека с таким дипломом. А потом и задора поубавилось… Володя пытался убедить ее, что ему просто не дают проявить себя в должной мере, что будь у него свой театр, он творил бы чудеса, и в его фантазиях все действительно казалось волшебным. Когда супруг вдохновлялся и говорил о своем великом будущем, их дети слушали отца, раскрыв рты, и верили ему безоговорочно.