Николай Климонтович: Скверные истории Пети Камнева

– Толстой был гений, – сказала Елена Петровна.

От этих трех дней, проведенных с матерью, у Пети остались самые тягостные впечатления. Он пересказал мне потом еще одну материнскую сентенцию: ты был в юности такой неуправляемый, мы с отцом думали, что тебя убьют или посадят . Она не сказала мы боялись за тебя , пожимал плечами Петя, но произнесла эту дичь как будто с сожалением. Петя вспомнил, что много лет назад с немалым удивлением услышал от нее не в свой адрес, но по какому-то постороннему поводу, что, мол, даже для того, чтобы быть преступником, нужно иметь смелость . Он запомнил и тон, и ее взгляд, и понимал, что она хочет сказать: а вот ты у меня – трус. Это тоже было несправедливо, трусом Петя не был…

Мы сидели с Петей в подвальном ресторанчике недалеко от моей нынешней и его бывшей редакции. И немало выпили. И вдруг он сказал: все дело в том, что мой отец женился на ней – он часто говорил не мать , но она , – когда мне был уже год. Он не хотел жениться, это бабушка рассказывала, всегда отца не любившая, и женился только потому, по бабушкиной же версии, что все вокруг повторяли, какой красивый у тебя сын, Витя, и как на тебя похож . – Гордая матушка, – сказал Петя, – была, конечно, оскорблена. Но она любила его и простила. А вот меня – не простила…

Сразу же оказалось, что за долгие годы знакомства Елена Петровна и Михаил Борисович обо всем переговорили. И нынче, после крушения ее семьи, повседневные его интересы казались Елене Петровне и вовсе самыми незначительными и суетными. Он говорил о постройке бани и во что это ему обойдется. О том, как приходится тратиться на ремонт старенькой машины. И что жизнь дорожает. Кроме того, он часто вспоминал перипетии своей неинтересной куцей жизни, которые Елене Петровне к тому же были давно известны. Она не понимала, отчего Миша будто кичится пережитыми огорчениями, которые и бедами-то язык не повернется назвать. Любая жизнь трудна, и былых страданий скорее нужно стесняться, а побед не было ни у кого. У него уж точно, если не считать таковыми мелкие стычки на педсоветах, из которых он выходил, по его словам, героем. Наконец, однажды за завтраком Михаил Борисович поинтересовался, сколько у нее с собой денег. Оказалось, что денег у Елены Петровны нет.

– Ведь твой муж хорошо зарабатывал, – с ужасом, почти в панике воскликнул Михаил Борисович.

Она стала сбивчиво объяснять, что, конечно, после Вити кое-что осталось, но все это у Лизы, и что Лиза дала вот ей с собою пятьсот рублей, но я ведь тебе, Миша, их отдала .

– У меня ничего больше нет, – сказала Елена Петровна с некоторым удивлением: ей казалось, что если она согласилась на его уговоры и приехала, то деньги ей не нужны. – Я думала, пятисот рублей на первое время достаточно, – добавила она робко.

Петя узнал о том, куда Лиза сплавила мать, последним. И ужаснулся. Он даже не стал вдаваться в объяснения с сестрицей. В сознании Пети поступок матери, сбежавшей к полюбовнику – отчего-то в этом случае он употребил именно этот устарелый оборот, – еще не сняв траур по отцу, был чудовищен. И эта чудовищность в его воображении, особенно когда он выпивал, разрасталась до чрезвычайных размеров. Он был безотчетно уверен, что мать должна была вести себя как безутешная вдова, храня память . Когда Петя все это высказывал, горячась, даже его милая спокойная жена Ольга не смогла сдержаться:

– Ты об этом говоришь так трагически, будто твоя двенадцатилетняя дочь потеряла невинность.

Петя посмотрел на нее, не понимая, и сказал только:

– Хуже, это еще хуже…

А мне он потом, несколько успокоившись, сказал проще:

– Конечно, это все гадость. И кончится какой-нибудь гадостью, я чувствую. Я ведь этого прохвоста с детства знаю. Он и учителем-то был малограмотным. Но матушка всегда считала его безнадежно влюбленным романтиком, прощала убогость, а он за ее спиной без конца червонцы у отца сшибал. Но отец никогда об этом не говорил. Не хотел, так сказать, разрушать замок грез…

Разговор о деньгах произошел у Михаила Борисовича и Елены Петровны день на третий ее пребывания у него на даче. Не понимая еще, что происходит, Елена Петровна стала улавливать неприятные перемены в его отношении к ней. Во-первых, он стал раздражителен и постоянно указывал ей, что она все делает не то . Она не так двигалась, не так ела, не туда бросала использованные салфетки в его уличном деревенском, тесном Елене Петровне, туалете.