Юлия Латынина - Там, где меняют законы (сборник)

– Вы что тут забыли, товарищ москвич? Журналистов нам мало?

Черяга обернулся. Позади него, широко расставив ноги, стоял человек с огромным брюхом и маленькими очками. Человек выглядел очень помятым. У него было помятое красное лицо, помятые форменные штиблеты, и даже полковничьи погоны на его кителе выглядели тоже помятыми. Судя по повадкам, полковник был начальником городского УВД.

– Я не журналист, – сказал Черяга. – Я следователь. И у меня убили брата.

– А ты знаешь, – спросил в упор помятый полковник, что твой брат за три месяца два раза привлекался – один раз за вымогательство, другой – за пьяную драку в ресторане?

– А что, это имеет значение? Его не поэтому убили.

– Не возил бы от братвы хлеб шахтерам, – вот и не убили бы.

– Я хотел бы помочь вам в расследовании, – сказал Черяга.

Начальник городского УВД широко улыбнулся.

– А пошел ты на хрен, москвич! – заявил он.

Звонок о расстреле пикета застиг чернореченского мэра Курочкина в самую неподходящую минуту: Курочкин, несмотря на мирное свое происхождение, – в советской жизни он был бухгалтером, а после того владел сетью магазинчиков, – страстно любил оружие, и не далее как сегодня вечером один из угольных бизнесменов обрадовал мэра заграничной игрушкой – Аграм–2000. У «Аграма» был красивый, на манер турецкой сабли изогнутый рожок, удобная пластиковая рукоять с выдавленными ложбинами для трех пальцев, и короткое тупое рыльце, приспособленное под мощный натовский девятимиллиметровый патрон.

Курочкин сначала вертел автомат в руках, а потом поспешил во двор, прицелился и выстрелил. «Аграм» стрелять не захотел, и Курочкин было разобиделся, но тут оказалось, что господин мэр спъяну просто не довел до конца рукоятку затвора, и подвижные части умного механизма автоматически блокировались.

Курочкин передернул затвор, и вскоре обширное мэрское подворье огласилось хриплым лаем автоматной очереди, так что встрепенулись и загавкали псы в соседних домах, а бдящие соседские охранники, наоборот, прислушались и тут же расслабились: опять товарищ мэр изволил пулять в нарисованного на стене Гайдара.

– От так! – приговаривал Курочкин, точными очередями, по два-три патрона, высаживая обойму в кирпичную стену, освещенную прожектором, – от так!

– Геннадий Владимирович! Вас срочно! – затеребил мэра охранник с трубкой в руке.

– Ну кто там? Алло!

Трубка зачавкала что-то непонятное, и на лице Курочкина изобразилось живейшее изумление.

– Двое? Насмерть? Сейчас буду!

Курочкин в возбуждении повернулся к своему заму:

– Ты представляешь, Анастасий! Какие-то бандиты пикет обстреляли! Двое мертвых, трое раненых, выяснишь, где живут, отвезешь семьям еду, собери передачу качественную, рыбку красную, вон, со стола возьми, чего не доели. И по триста рублей из фонда администрации… или нет, двести рублей отвезешь, нехай им хватит.

– А кто же стрелял-то? – с изумлением спросил зам.

– Найдем! Найдем и три шкуры сдерем!

И тут в кармашке у мэра зазвонил сотовый.

– Курочкин слушает.

– Про пикет слыхал?

– Кто говорит? – закричал Курочкин.

– Слушай сюда, харя. Не кончишь с забастовкой, следующая пуля будет для тебя, въехал?

– Кто говорит? – отчаянно возопил Курочкин, но трубку уже бросили.

– Твою мать! – сказал бледнеющий мэр.

Мир внезапно поблек, трехэтажная усадьба как-то съежилась в размерах, и даже заграничный пистолет-пулемет «Аграм» больше не казался символом преуспеяния, навроде золоченой шпаги французского аристократа, а напоминал о бренности бытия.

Было уже четыре часа утра, когда Денис Черяга подъехал на своем «Мерсе» к одноэтажному домику на окраине Чернореченска. Свет в домике еще горел: заслышав шум автомобиля, на крыльцо вышла сухонькая, маленькая женщина с седыми волосами и серыми большими глазами.

– Мама! – позвал Денис.

Женщина неверными шажками сошла с крыльца и ткнулась Денису под мышку.

– Дениска! – сказала она, – Дениска! А у нас несчастье.

– Я знаю, – проговорил Черяга.

Арина Николаевна горько заплакала.

Денис прошел в комнату и бросил на стол пластиковый пакет. В пакете были вещи из карманов Вадима: кошелек, ключи, записная книжка. Словом, все, не считая изъятого ТТ и обоймы к нему.

Комната была та самая, в которой он спал в детстве, – низенькая горница с деревянным полом и пружинной кроватью. Денису было лет двенадцать, когда в комнате прибавилась вторая кроватка, и в кроватке обосновался маленький плакучий сверточек – Вадим.