Айтен Акшин - Вальс на разбитых бутылках

Он молчал, делая вид, что внимательно изучает документы, которые держал в руках, обдумывая то, как рассказать обо всем этом Салиме. Обругал про себя спекулирующих билетами в кассах аэропорта, думая о том, что без денег и без связей в этом городе возможно лишь жалкое прозябание, и вдруг подумал, что вот это и есть взятка, которую он берет у своего аспиранта. «Бегал бы так Яшар, если бы я не был научным руководителем его кандидатской?» – пронеслось у него в голове.

– Соглашайтесь, Нариман муаллим, – торопил Яшар, словно прочитав его мысли, – а то и эти билеты сейчас уйдут.

Перед глазами встало ехидное лицо Идрисова и, окончательно решив, что это Идрисов «организовал звонок» в кассу аэропорта, он взял папку и, бросив на стол бумаги, сказал привставшей опять секретарше:

– Я в 105-ой.

Направившись к выходу, задержался у дверей, повернувшись, внимательно взглянул на несколько озадаченное лицо Яшара, и вдруг, подмигнув, добавил:

– А путеводитель – это отличная идея!

Нариман шел в сторону 105 аудитории принимать экзамен. Скрипнула дверь и в коридоре показался словно поджидавший его все это время Идрисов. Идя навстречу, он начал громко возмущаться.

– Вот негодяи, а?! Нариман муаллим, вот ведь какие люди!

Они поравнялись. Идрисов тяжело дышал. Нариман ответил на его нервное рукопожатие. Идрисов продолжал возмущаться:

– Вот уверен, что обязательно этот негодяй – один из тех, кто только хорошее от вас видел!

Выслушав поток возмущения в адрес своих врагов, Нариман спокойно сказал:

– Все уже уладилось, Арзуман муаллим.

Идрисов резко замолчал, вначале что-то неуверенно промычал, затем схватил его за руку и начал энергично трясти. Нариман осторожно высвободил руку.

– Ну что же делать, – начал Идрисов, как только дар речи вернулся к нему, – кому в Рим…

Он выдержал паузу, театрально обвел пространство вокруг себя, как бы изолируя Наримана, сглотнул и, окончательно взяв себя в руки, сказал:

– … а кому торчать в этих стенах!

Нариман молчал. Идрисов многозначительно подмигнул ему и осторожно поинтересовался:

– А обратно значит сразу… с корабля на бал?

И, не дожидаясь ответа, вновь засуетился:

– Браво, Нариман муаллим, браво. Одним выстрелом всех зайцев уложили…

Нариман прокашлялся и нехотя, как будто его поймали с поличным, выдохнул:

– Да нет, пораньше.

Идрисов поперхнулся, хотел было что-то сказать, но Нариман, сам не понимая зачем соврал, переполнившись вдруг суеверным страхом Салимы, пробормотал:

– Простите, тороплюсь.

И поспешил прочь, оставив буквально лопающегося от негодования Идрисова одного.

«Зачем я соврал?» – ругал себя Нариман, возвращаясь домой кривыми узенькими улочками и раздумывая над тем, как бы получше преподнести все Салиме. Перед глазами возникало раздувающееся и готовое лопнуть от досады лицо Идрисова, и незаметно для себя самого он начал улыбаться.

Ароматные запахи, наполнившие дом, вырвались наружу как только открылась входная дверь. Пощекотав в носу, потянули за собой по маленькому коридорчику и привели на кухню. Салима колдовала ужин на газовой плите и, не оборачиваясь, протяжно выкрикнула:

– Нарима-а-н! Это ты-ы-ы?!

– Я, – тихо ответил стоявший сзади нее Нариман.

Салима, охнув, выронила деревянную ложку из рук и резко повернулась.

– Как ты меня напугал, ай Нариман!

Нариман подошел к жене, погладил ее по щеке и усмехнулся:

– Смешная ты, Салима!

Потом нахмурился, вспомнив, что надо объясниться.

Выслушав его сбивчивый и несколько путанный рассказ, Салима вначале смутилась от неожиданной новости, затем вдруг горячо сказала:

– Очень хорошо, очень хорошо! Поезжай и даже ни о чем не думай! Какой еще там «Новый Год»? Новый год мы встречаем в марте! «Новруз» – вот наш «Новый Год»! И не думай даже!

Нариман растерянно смотрел на жену. Салима любила отмечать все праздники подряд, говоря, что в их жизни не так уж много было праздников, так пусть у детей будет повод лишний раз порадоваться, получить обновку или игрушку. Отвернувшись, она осторожно переворачивала что-то на сковородке. Нариман подошел к ней сбоку и увидел скатившиеся вниз по щеке слезинки. Он потянул жену к себе, взял двумя пальцами за подбородок, поднял лицо и, заставив взглянуть в глаза, твердо сказал:

– Я никуда не еду.

Салима быстро вытерла слезы, прижалась к нему и зашептала: