Михаил Соболев: Маята (сборник)

Лишь только приблизятся пе-е-ервые грозы,

На белых стволах появля-я-яется сок -

То плачут бере-е-езы, то плачут бере-е-езы…

Голос его то чуть слышно речитативом проговаривал слова, пропадая было совсем. То стонал, жаловался на судьбу, захлебывался воображаемыми слезами, замирал, давясь горловой спазмой. То вдруг взлетал ввысь, свободный от земных оков, звонкий, восторженный. Витек, грудь колесом, в красной с распахнутым воротом рубахе вышагивал по палубе в такт мелодии. Смуглое тонкое лицо его было задумчиво, чуткие пальцы порхали над клавишами. В момент проигрыша он наклонялся левой щекой к инструменту, как бы помогая ему, сливаясь с аккордеоном воедино. И вдруг, когда мелодия вместе с песней взлетала, рывком отбрасывая назад упавшие на глаза мягкие каштановые кудри, закидывал голову вверх и делал шажок к слушателям навстречу…

Мужчины одобрительно покашливали, женщины промокали уголками косынок глаза.

Семен курил в сторонке и думал о своем возвращении…

Не далее, как десять лет тому назад, Семен Горин всерьез считал, что ухватил Бога за бороду. И не удивительно. Детдомовский мальчишка, еще совсем недавно до слез радовавшийся публикациям своих очерков в городской ярославской газете, с первого же захода поступил в Ленинградский университет имени Жданова на факультет журналистики. Учился блестяще, тайком писал "лучшую в мире" книгу. В ней он рассказывал о настоящей мужской дружбе, справедливости, а главное, о милосердии, которое и есть высшая степень справедливости. С тех давних пор сохранилась фотография, одна единственная. По центру, – опираясь на гранитный парапет Университетской набережной, юный Горин запрокинул смеющееся лицо к небу. Волосы до плеч, глаза чуть щурятся против солнца… За его спиной – оттеняемый невской водой город-музей. С одного боку – верный друг Игорь, с другого склонила белокурую головку на плечо Семена Ариша. Самая-самая! Другой такой нет на свете…

Стриженный седой Горин трогал вконец измочаленную, пожелтевшую, с оборванным уголком фотографию и всерьез сомневался: жил ли он, Семен, в этом городе, трогал ли руками шершавый гранитный парапет, дружил ли с Игорем, любил ли красавицу Арину? Он, во что бы то ни стало, должен вернуться в этот призрачный город и убедиться в реальности того, что произошло.

Горин не был диссидентом. Государство его вырастило, выкормило и выучило. Что греха таить, попадались среди воспитателей детского дома и равнодушные, и недобрые люди. Но ведь были и хорошие!..

Его приняли в университет, дали койко-место в студенческом общежитии, платили стипендию, не бог весть какую, но неизбалованному юноше хватало. Все условия, только учись! И Семен учился изо всех сил. Просиживал над учебниками все свободное время. Грыз не только гранит науки, но и по мальчишеской привычке ногти, порой до мяса, до крови, если в чем-то не мог разобраться. Тогда он записывался на дополнительные консультации, сидел в Публичке до тех пор, пока библиотеку не закрывали, прочитывал кипу сопутствующей теме литературы… Но обязательно докапывался до сути вопроса. И был всегда первым. А по-другому и никак. Не имел Семен за спиной влиятельных покровителей. Не на кого было надеяться. Только на себя самого.

Однажды Семен рассказал полудетский политический анекдот в университетской курилке, среди своих сокурсников, без всякой задней мысли, просто так, смеха ради.

"Встретил Леонид Ильич на прогулке плачущего мальчика и стал успокаивать. Что, дескать, тебе подарить? Мальчик попросил телевизор с автомобильными дворниками и рассказал, что его любимый дедушка во время выступления Генерального секретаря всегда плюет на экран. А когда раздосадованный Леонид Ильич поинтересовался фамилией дедушки, бесхитростный ребенок назвал: Подгорный".

Дело было как раз в семьдесят седьмом, вскоре после снятия Н. В. Подгорного с должности Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Пикантность ситуации заключалась в том, что незадолго до отправки Подгорного на пенсию, он лично вручил Брежневу золотое оружие и после того целовался с ним на глазах всей страны.

Над тихонько рассказанным под папироску анекдотом посмеялись и разбежались по аудиториям. Вскоре Горина пригласили на Литейный, в "Большой Дом". Приятный, образованный немолодой мужчина, назвавшийся Николаем Ивановичем, слегка попенял Семену за неосторожность и предложил информировать в его лице органы безопасности о настроениях студентов, будущей элиты страны, как он выразился. За что обещал закрыть глаза на "шалость".