Натиг Расулзаде: Тупик

– Закопаем в лесу…

– Он как раз идет в нужном направлении…

Услышав это, он резко поменял путь и прибавил шагу, стараясь как можно дальше отдалиться от леса, видневшегося вдали, проступавшего более темным пятном в ночной темноте.

– Услышал, гад… – донеслось сзади.

– Тише говори…

– Ничего, никуда не денется…

В ночной морозной тиши даже шепот был отчетливо слышан, так же как торопливый звук шагов по хрустящему снегу, хотя они старались идти по его следам, наступая след в след, будто боясь почему-то лишнего шума в этой абсолютно безлюдной местности.

– В лесу и закопаем… – услышал он за спиной.

– Тащить придется…

– Ничего… Потащим…

– Зато – концы в воду…

Он слышал все это, и слышал тяжелое дыхание за своей спиной, и уже не оглядывался, а старался идти быстрее, бежать, но чем больше он старался, тем ближе ощущал за спиной преследующих; и их дыхание, ему казалось, он уже чувствовал затылком. Снег здесь доставал чуть ли не по колено, и было трудно бежать, вытаскивая промокшие вконец ноги из глубокого снега; он изо всех сил старался оторваться от преследователей, но они настигали, настигали с каждой минутой, с каждым мгновением, с каждым клубящимся на морозе выдохом… И дышать становилось все труднее, он уже задыхался, надо было остановиться, отдышаться, кружилась голова от непривычной физической нагрузки, силы были на пределе, когда вдруг пришло твердое решение: остановиться и драться, а там – будь что будет… Он резко обернулся, сжав кулаки, ожидая, что первый в цепочке преследовавших, разбежавшись, неминуемо наткнется на него, и уже приноравливаясь мысленно как бы поудачнее ударить, но… Никого за спиной у него не оказалось. Внизу, на снегу – цепочка одиноких следов, никакого костра вдали, что, начав его преследовать, никто не удосужился потушить, никакого леса темным неоднородным с окружающей тьмой пятном выделявшимся в ночи… Он повернулся, чтобы идти дальше, чтобы продолжать путь, не зная еще куда, но краешком не скованного еще морозом сознания понимая, что нельзя останавливаться в этом совершенно безлюдном месте, когда вдруг обнаружил в двух шагах от себя дверь, железную, с облупленной краской дверь в заборе. Он подошел, толкнул легко распахнувшуюся дверь и вышел в заваленный теперь снегом тупик.

Ничего не понимая, он стал ходить по тупику взад-вперед стараясь немного согреться. Мороз здесь был еще более жестоким, ветер задувал как в трубу, и он понял, что это оттого, что дверь в заборе он оставил открытой, и теперь образовался сквозняк, появилась воздушная труба, куда и устремился ветер, делая холод еще более нестерпимым. Он подошел к двери в стене, чтобы закрыть её, если удастся, дыша на замерзшие руки, и тут за дверью, распахнутой настежь, увидел обычный для этих окраинных мест дворик с одноэтажными старыми домиками, с водопроводным краном посередине, из которого тоненькой струйкой сочилась вода, с туалетом с деревянной покосившейся дверью, с пакетами мусора, оставленными возле этой железной двери во дворе, и уж совсем неожиданно для себя увидел, как в глубокой ночи в одном из окошек зажегся свет, струясь слабым желтым ручейком в темноту дворика. И он, замерзший, окоченевший, еле передвигая ноги, пошел на свет…

Так вот неожиданно и выходишь из тупика, когда казалось бы уже никакой надежды не осталось, выходишь, благословляя неожиданный свет в окне, что кто-то зажег может в помощь тебе, чтобы ты выбрался из темного тупика с железной обледенелой дверью в заборе, и я, постепенно заставляя себя вспомнить все то хорошее, что происходило со мной в моей жизни, выбрался из тупика, пойдя на новорожденный свет, слабо струящийся в темноте ночи, но, при всей своей слабости, тем не менее, указавший дорогу.

Мои глаза устали смотреть на людей…